Буазгелен де Кердю. Третий том Ф. де Пиля «Путешествие двух французов по северу Европы – Германии, Дании, Швеции, России и Польше, совершенное в 1790-1792 годах» целиком посвящен России. Автор описывает путь из Петербурга в Москву, достопримечательности городов, в конце книги приложен краткий французско-русский разговорник (2).

К этому времени складывается и утверждается впечатление французских путешественников о русских городах. Петербург воспринимался французами как европейский город. Москва же никаким образом к разряду европейских городов не относилась. Ф. де Пиль утверждал, что «настоящая русская знать – в Москве, а Петербург не дает представления об этих колоссах азиатского могущества»(3). Он же высказал и мнение, которое в дальнейшем будет довольно широко распространено, – Петербург, для того чтобы его понять, требует долгого времени и внимания, для понимания же Москвы достаточно короткого времени (4).

Провинциальные города путешественников интересовали, как правило, меньше, внимание к ним поверхностное. Маленькие же города и вовсе отмечались часто как вехи пути.

Поскольку Сибирь посещали лишь немногие (Шапп д’0трош, Белькур, Лессепе), то и упоминание сибирских городов ограничивается в основном Тобольском, Томском, Екатеринбургом, Иркутском.

Одним из наиболее ярких явлений французской мемуарной литературы конца ХVIII века считаются мемуары дипломата графа Сегюра(5). В качестве посланника Луи-Филипп Сегюр прибыл в Россию в марте 1785 г., здесь он прожил четыре с половиной года. В его мемуарах довольно обстоятельно описаны впечатления о России, ее населении, обычаях. Центральной смысловой фигурой становится Екатерина П, автор талантливо рисует ее внешность, простоту в общении, энергичность, но и ее ум, проницательность, твердость характера. В целом императрица представлена доброй матушкой, пекущейся о благе своего народа. Этот портрет нельзя назвать сусальным, автор подмечает и проскальзывающую лживость, и натяжки в поведении Екатерины, но он человек по натуре добрый и от

первоначальную простоту нравов... Можно считать их счастливыми, потому что нужды их ограничены и легко удовлетворимы. Если бы по прежним намерениям моим, я их образовала, то это, может быть, послужило бы к их развращению”»(9).

Довольно уникально сообщение Сегюра, повествующее о разговоре Екатерины II с автором о Дидро. Сам Сегюр считает Дидро философом, недостойным этого названия, «потому что он был нетерпим в своем безверии и до забавного фанатик в идее небытия». Дидро, по мнению автора, был одарен пылкой душой, и странно, что он сделался материалистом. «Впрочем, имя его, кажется, пережило большую часть его сочинений. Он лучше говорил, нежели писал; труд охлаждал его вдохновение... но пламенная речь его была увлекательна, сила выражений... предупреждала суд о верности или пустоте его мыслей»(10). Такое мнение автор приводит перед высказыванием Екатерины II о философе. В беседах c ним императрица, по ее словам, больше слушала, чем говорила. «Если бы я ему поверила, то пришлось бы преобразовать всю мою империю, уничтожить законодательство, правительство, политику, финансы и заменить их несбыточными мечтами». Заметив отсутствие преобразований, Дидро выказал императрице удивление. «Тогда я ему откровенно сказала: «Г. Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что вам внушил ваш блестящий ум. Но вашими высокими идеями хорошо наполнить книги, действовать же по ним плохо... Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит: она гладка, мягка и не представляет затруднений ни воображению, ни перу вашему, между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы»(11).

Итак, мемуары Сегюра рисуют Россию отсталой страной, в которой правит во благо народа продолжательница благих деяний Петра I добрая и умная императрица. Отдельные, порою колкие, реплики дипломата не во многом изменяют этот фон.

Сегюр не случайно уделяет внимание отзывам Екатерины II о беседах с Дидро, о переписке с Вольтером. Во второй половине ХVIII века Россия, а

о случайности появления Петра в России, его исключительности, исключительности его роли.

Начало работы над историей Петра относится к 1757 г. Просьбу о ее написании передали Вольтеру от Елизаветы Петровны, философ такой просьбе несказанно обрадовался. Но обещанные документы и архивы поступали из России очень плохо, тем не менее к концу 1759 года работа над первым томом была завершена. В апреле 1763 года вышел второй том «Истории Российской империи при Петре Великом»(15).

История начиналась с географических описаний, но поскольку география в то время развита была недостаточно, то описание грешило самыми фантастическими ошибками, как и многие исторические экскурсы Вольтера. Говоря о русском характере, Вольтер называет крепостничество характерной чертой русской жизни. Нравы русских описываются как восточные. Но в целом описания грубости и невежества русских весьма смягчены по сравнению с историей Карла ХII.

Главной ценностью Петровских реформ Вольтер определяет прогресс, которого русские добились за 50 лет, другие нации не могут этого достигнуть и за 500.

Россия представляется философу экспериментальным полем, на котором Петр I поставил феноменальный исторический эксперимент. Сам же царь – гений и созидатель, посвятившей свею жизнь тому, чтобы сделать свой народ лучше и счастливей. О негативных чертах характера Петра Вольтер умолчал, хотя и знал о них прекрасно.

В целом «История Российской империи» стала «философской историей, то есть последовательным воплощением просветительских представлений о прошлом. В этом заключалась и сила, и слабость этого сочинения»(16).

Петр I, его реформы, их значение стали объектом спора Вольтера и Рycсo. Специального интереса к России Руссо не проявлял, его отношение к этой стране, Петру I сформулировано в работе «Об общественном договоре»: «Русские никогда не будут народом истинно цивилизованным, потому что их

изучение взглядов свидетелей на Россию, большинство из них так или иначе будет перекликаться с Вольтером. Французский историк Клод де Грев включил Вольтера в антологию «Путешествие по России». Свое решение он объясняет тем, что «путешественник по телескопу своего воображения», если он здесь фигурирует, то из соответствия тому удару по французским интеллектуалам, который не смог бы нанести никогда путешественник реальный»(19).

События Великой Французской революции заставили забыть о полемике вокруг России. Но в конце столетия, когда Франции угрожала война с России, появился некий текст, получивший название «Завещание Петра Великого». Изучение этого текста историками показало, что текст является фальшивкой. Время появления его неизвестно, на этот счет существует множество версий. Неизвестен и его автор. Ученые склоняются к разным версиям. Одним из возможным авторов называется шевалье Д’Эон, о котором писалось выше. Якобы французский дипломат добыл их в русских архивах в 1756 г. Как бы то ни было, «Завещание» формулировало и конкретизировало опасность России для Франции, ту опасность, о которой говорил еще Маржерет, но которая была лишь впечатлением.

Кратко это завещание звучит так:

1. Ничем не пренебрегать, чтобы придать русскому народу европейские формы жизни и обычаи, и с этой целью приглашать из Европы различных людей, особенно ученых, или ради выгод, или из человеколюбивых принципов философии, или же по другим побуждениям, способствовали бы достижению этой цели.

2. Поддерживать государство в состоянии непрерывной войны, для того, чтобы закалить солдата в бою и не давать народу отдыха, удерживая его во всегдашней готовности к выступлению по первому знаку.

3. Всевозможными средствами расширять свои пределы к северу, вдоль Балтийского моря, и к югу, вдоль Черного моря…

4. Поддерживать в Англии, Дании и Бранденбурге недоброжелательство к Швеции, вследствие чего эти державы будут сквозь

придти в себя [далее предлагается хитростью спровоцировать внутриевропейские распри].

14. Среди всеобщего ожесточения... выказаться, наконец, за Австрийский дом... [далее – послать по Рейну и морям «несметные азиатские орды»]. Корабли... внезапно появятся для высадки этих кочевых, свирепых и жадных до добычи народов… одну часть жителей они истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига. Все эти диверсии дадут тогда полный простор регулярной армии действовать со всей силой, с полной уверенностью в победе и в покорении остальной Европы .(20)

Своеобразным итогом ХVIII века стали «Секретине записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I» Шарля-Франсуа Филибера Массона де Бламон(21). Во Франции их считают «одним из самых значительных трудов века». Действительно, Массон своеобразно «задал интонацию» многим французским свидетельствам следующего века. Перекличка с его мемуарами станет достаточно распространенной.

Ш. Массон родился во Франции, воспитывался в Швейцарии. В 1786 г. он приехал в Петербург, где служил его старший брат. В России Массон сделал головокружительную карьеру: служил преподавателем артиллерийского и инженерного шляхетского кадетского корпуса, был воспитателем детей кн. Н. И. Салтыкова. Наконец, был определен учителем математики к великим князьям Александру и Константину. В 1795 году стал секретарем в. к. Александра Павловича. В России он женился на дочери барона Розена.

Но в конце 1796 г., после воцарения Павла I, братья Массоны были из России высланы. Семья Ш. Массона осталась в Петербурге, и лишь через несколько лет смогли соединиться с ним жена и малолетняя дочь. Во Франции Ш. Массон служил в управлении департамента Рейн-Мозель.

«Секретные записки» автор написал в конце 1790-х гг., после высылки из России, в 1800 г. первые два тома были изданы одновременно в

получения жалованья. Многие государственные проекты, рождаясь и восхитив всех, после появления памятной медали, тут же забывались. Тратя огромные средства на фаворитов, императрица пренебрегала даже такой вещью, как построение удобной для народа дороги из Петербурга в Москву. Жизнь рабов ценится в России не дороже головки чеснока(25). «О Екатерина! Ослепленный твоим величием... я пожелал воздвигнуть памятник твоей славе. Но потоки крови, пролитые тобою, стеклись и ниспровергли его. Лязг цепей тридцати миллионов твоих рабов оглушил меня, судебный произвол и преступления, царствовавшие от твоего имени, привели меня в негодование»(26).

Не Екатерину обвиняет Ш. Массон, а принцип, душу российского самодержавия, его психологию. Именно этот принцип, произвол, небрежение человеком, продолженные Павлом I, и сломали жизнь автора, стали причиной его ранней смерти. Павлу I, «самому уродливому человеку в своей империи»(27), его эксцентрике посвящены многие страницы «Секретных записок». Но и для него, своего обидчика Массон находит добрые слова, сочувствуя его судьбе, отмечает его доброе сердце.

Не случайно, взойдя на трен, Александр I отказал своему секретарю в возвращении в Россию. Хотя цесаревич в «Секретных записках» нарисован в самых светлых тонах. На него, внушающего «своей душевной чистотой и телесной красотой чувство, близкое к изумлению», почти осуществившему "тот идеал, который восхищает нас в Телемаке"(28), Массон возлагал большие надежды.
Обращаясь к описанию России, русского народа, Массон меняет интонации. Ярко отмечает Массон способность русских к подражанию: «Говорят, что у русских нет своего характера, что его заменяет умение прекрасно усваивать характер другой нации, Если при этом подразумевается только высший класс, то это верно». Русский дворянин, а именно только его и можно увидеть в Париже, обладает уникальными способностями» сливаться во мнениях, нравах, манерах и языке с другими нациями. Он будет фриволен как прежний петиметр, будет сходить с ума от музыки, как

Христа... обращают в посмешище все церемонии, в действительности вовсе не смешные. Некоторые священники ругаются в алтаре, бьют притч и громко, по-гренадерски, командуют»(35).

Русские женщины властны, «мужеподобны», часто им приходится исполнять обязанности, мало подходящие их полу: управлять имением, присутствовать при сечении крепостных. Портят нравы женщин и совместные бани. Впрочем, от природы русские девушки скромны и сдержанны. В них «заложены задатки глубоких и нежных чувств. Только с трудом развращаются они под влиянием окружающей испорченности. Почти все девушки обладают природным умом и прелестью: их глаза, ноги, руки не оставляют желать лучшего; в них есть та непринужденность, тот вкус к нарядам и приятность в разговорах, которые встречаются только у француженок»(36). Русские дамы порою тоже умны и любезны, у них есть чувство юмора, только чувствительность им неведома: «никогда не приходилось видеть мне, чтобы они плакали на трагедии»(37). В целом же «в русских женщинах мало семейных добродетелей, они не способны к порядку и экономии... Они очаровательны в обществе, но мало склонны к хозяйству и способны скорее доставлять удовольствие многим, чем сделать счастье одного»(38).

Наконец, Массон, вероятно, первым свидетельствует о культе Франции в России. Зародившийся в елизаветинскую эпоху, этот культ вначале был лишь внешним подражанием Парижу, постепенно он перерос в ощущение внутренней причастности к культуре Франции русского дворянства, а позже русской интеллигенции. Массон видел истоки влияния Парижа в иностранном воспитании, когда «почти все русские, под влиянием воспитателей-французов, с детства проникаются любовью к Франции; ее язык, ее историю они знают лучше своих; не имея настоящей родины, они и сердцем, и воображением начинают считать Францию таковой... Они смотрят на нее как на родину вкуса, вежливости, искусства, утонченных удовольствий и любезных людей... многие русские знают Париж лучше тех, кто вею жизнь шатался по его улицам»(39).

1. Энгельс Ф. Какое дело рабочему классу до Польши? // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 16. – С. 164.

2. [Rulier C. K.]. Histoire on Anecdotes sur la révolution de Russie en lánnée 1762. – Paris, 1797; Thesby de Belcour Fr. A. Rélation, on Jornal dún officier français an service sur la Russie. – Paris, 1807; Гримм Ф. М. Историческая записка о происхождении и последствиях моей преданности императрице Екатерине II, до кончины ее величества // Русское историческое обозрение. – Т. 2. – С. 324–393; Journal intime du chevalier de Corberjn, chargie d’affaires de France en Russie. – Paris, 1901. – 2 vol.; Marcillac P. L. A. De Crusy. Souvenirs de l’émigration á l’usage de l’épogue actuel. Paris, 1825; [Burja A.]. Observations d’un voyageur sur la Russie, la Finlande, la Livonie, la Curlande et la Prusse. – Paris, 1785; Romme Ch.-G. Voyage de St.-Pétersbourg á Moscou et Nijni Novgorod á Kazan. – Paris, 1781; Lesseps J. B. B. De. Journal historique du voyage de M. De Lesseps… – Paris, 1790; Patrin E. M. L. Relation d’un voyage aux monts d’Altice en Sibérie fait en 1781 par M. Patrin. St. Pétersbourg, 1783; Vigée-Lebrun E.-L. Souvenirs de ma vie. – Paris, 1869. Vol. 1–2; Fortia de Piles. Voyage de deux Français… – Paris, 1795.