Дж.Л.: Хотя Компартия не хотела бросать вызов правительству, тем не менее она изменила свою линию в ходе забастовки, подняв требование «народного правительства»?

Бенсаид: Да, но это был очень короткий период между 22 и 29 мая.

Это была неделя открытого политического кризиса, поскольку соглашения были отвергнуты, и не было никакой возможности остановить забастовку с помощью такого типа договоренности.

Специфика режима де Голля не оставляла каналов для достижения консенсуса или ведения переговоров: он был слишком централизованным и, когда ему был брошен вызов, сила режима обернулась его слабостью. Таким образом, это было начало политического кризиса, так как 24 мая де Голль объявил, что они не могут найти выход, и призвал провести референдум. Все, даже реформисты типа Мендес-Франса и Миттерана, отвергли идею референдума. Это могло означать открытый политический кризис. Существовали два варианта. Соцпартия была готова согласиться на «левое правительство», сформированное на персональной основе. Даже Миттеран был готов предложить новое правительство, основанное не на партиях, а на персоналиях, без исключений и на основе переговоров. Мы назвали его «содержательным (включающим) бонапартизмом» («inclusive bonapartism»).

Компартия боялась стать маргинальной и лишиться возможности для маневра, поэтому она подняла абстрактный вопрос о народном правительстве, не вложив в это понятие какое-либо ясное содержание. Но это было использовано только для того, чтобы занять политическое пространство на четыре дня. Миттеран заявил впоследствии, подводя итоги 1968 г., что все это было маневром — сказать «мы готовы взять на себя ответственность» с тем, чтобы де Голль отказался бы от референдума, распустил Ассамблею и провел выборы.

В то время Миттеран был буржуазным деятелем и лично не состоял в Соцпартии. Он принадлежал к небольшой буржуазной радикальной группе. Только позднее он вступил в Соцпартию, поднялся «наверх» в партийной иерархии и дважды выиграл президентские выборы.

Все это продолжалось в течение нескольких дней, когда де Голль исчез, чтобы увидеть армию в Германии, а затем вернулся. В то время возникла своего рода паника, но это был очень короткий период времени.

Дж.Л.: Вы не могли бы рассказать об истории возникновения организации «Молодые коммунисты-революционеры» (JCR)?

Бенсаид: В 1965 г. мы были исключены из рядов молодежной организации Компартии по двум причинам. Одна из них заключалась в той поддержке, которую мы оказали Вьетнаму. Мы выступили за активную помощь и солидарность с Национальным фронтом освобождения (НФО), против официального «мирного» лозунга Компартии. Вторая причина состояла в том, что мы выступили против решения Компартии поддержать Миттерана как единственного кандидата в первом туре президентских выборов 1965 года.

Мы были исключены в 1965 г. и в апреле 1966 г. сформировали Jeunesses Communistes Revolutionnaires («Молодые коммунисты-революционеры») с общим числом членов 300-400 человек, 90% которых составляли студенты. Наша основная деятельность была сосредоточена на акциях солидарности с Вьетнамом и противостоянии университетским преобразованиям, которые были начаты в то время.

Когда началась всеобщая забастовка, стало очевидно, что мы не имеем реального веса, чтобы участвовать в состязании. Единственное, что мы могли сделать, так это попытаться соорганизовать и как-то централизовать более радикальную, динамичную часть движения в рамках возникших в то время комитетов действия. Это не было реальной самоорганизацией, поскольку комитеты действия больше напоминали собрания радикалов. Мы попытались централизовать эти собрания с тем, чтобы набрать силу и вбросить в движение наши предложения.

Сегодня во Франции наблюдается тенденция к преувеличению степени радикализации и политизации молодежного и студенческого движения до 1968 года. Реальный рост радикальных настроений произошел только в 1968 г. и позднее. До этого студенты-коммунисты были предвестником (milieu) наступления радикализации и никогда в своей численности не достигали 5 тыс. членов. Кроме того, до 1968 г. не происходило столь массовых демонстраций. Радикализация началась с нас, бомбящих Ханой в 1966—1967 гг., но народная поддержка была не столь велика.

В то время я был в Университете в Нантре, и однажды в воскресенье мы созвали собрание, которое, как нам представлялось, было довольно крупным, — в нем приняло участие 500 человек из 10 000 студентов университета. На самом деле это было существенное меньшинство очень активных людей и не более того. Интересно сравнить это с нынешней ситуацией: тогда это был своего рода веселый, стихийный интернационализм, сильное отождествление не только с Вьетнамом. Очевидно, Вьетнам стал воплощением борьбы империализма против чернокожего населения, четкой конфронтации, в которой все ясно, политика, мораль, этика, все, выстраивающее людей по одну сторону баррикад, никакой проблемы.

Но в Нантре движение вело также антибюрократическую борьбу, в которую были вовлечены и студенты в Варшаве, поднимавшие и другие вопросы, волновавшие польское общество.

Движение в Нантре было открыто для всех. Оно имело три основных направления: оно было направлено против буржуазных реформ в сфере образования, против империализма и против бюрократии. Единственным ограничением при вступлении (не было никаких тестов, никакой программы как у партии или чего-либо другого) было неприятие американского вторжения во Вьетнам. Это был единственный реальный критерий, которым мы пользовались. Тогда это все было очень понятно. Унифицированный взгляд на мир был реальной характеристикой тех движений.

Дж.Л.: Организация «Молодые коммунисты-революционеры» росла быстро в 1968 году?

Бенсаид: Да, у нас был огромный престиж, поскольку с самого начала нас отождествляли с радикальным крылом движения, с «22 марта». Например, мы были единственным национальным политическим течением, которое полностью участвовало в событиях ночи 10 мая — «ночи баррикад».

Рост «Молодых коммунистов-революционеров» и Лиги коммунистов-революционеров (Ligue Communiste Revolutionnaire), которой мы позднее стали, проистекал из сочетания двух вещей: нашего участия в движении в условиях, когда маоисты были частично дискредитированы, и участия в кампании нашего товарища Алана Кривина в президентских выборах 1969 года.

Большинство продвинутых левых групп, проявляя свой левый инфантилизм, не имели идей относительно использования этих выборов. Преимущества такого шага не были очевидны, и это было особенно трудно сделать. Но это была хорошая идея, и именно она на протяжении года дала нам большое пространство для развития.

Дж.Л.: Можно ли было тогда сделать что-то лучше? Не считаете ли Вы, что потенциал событий 1968 г. породил у многих людей искусственно завышенные ожидания?

Бенсаид: Очевидно, это была высшая точка, с возможностями, которые не были использованы, но мы должны помнить, с какими силами мы вступили в 1968 год.

Мы формировались в 1966 г., защищая саму идею существования рабочего класса в условиях, когда все в один голос утверждали, что рабочего класса больше нет, и что все стали буржуа. Неожиданно в пределах двух лет мы получили реальную, живую всеобщую забастовку. Это очень хорошо для вас!

Существовали, очевидно, и другие возможности даже для небольшой организации, но воспользоваться ими мы могли только, если бы обладали большим опытом и были более зрелыми. На самом деле вопрос, который вы поднимаете, касается, прежде всего, оценок событий 1968 года.

Это не академический вопрос. Должны ли мы считать эти события вершиной или просто небольшим «холмом»? Истина может находиться посередине. Но что они в действительности представляют собой, зависит от того, что мы делаем сейчас: если больше ничего не происходит, то тогда это была лишь высшая точка, за которой последовал общий спад. Сегодня мы переживаем момент, с которого мы должны начинать.

Некоторые утверждают, что это была последняя крупная забастовка в истории рабочего класса девятнадцатого столетия. Но возможно это была первая крупная забастовка двадцать первого столетия. Мы не знаем, и это зависит от того, что мы делаем теперь.

Более взвешенный взгляд на события 1968 г. заключается не в утверждении, что это была революционная стачка, хотя иногда мы настаиваем на этом, чтобы подчеркнуть ее политические возможности. Более трезвая оценка показывает, что сознание рабочего класса было сформировано годами процветания и развития, обществом «всеобщего благосостояния», демократическими правами.

События 1968 г. не были революционным кризисом, подобно кризису 20-х или 30-х годов XX века: это действительно так, и иногда в пылу полемики с Компартией мы слишком настаиваем на революционном характере ситуации. Возможно, в нашей полемике с ламбертистами мы были более объективными, хотя вначале мы не знали, как объяснить и выразить наши ощущения того, что ситуация была не революционной, а предреволюционной. Да, было мощное движение рабочего класса, которое потрясло буржуазию, но не было никакого «субъективного фактора», никакого революционного руководства, которое прочно уходило бы корнями в рабочий класс.

Сила бюрократии имеет отношение к уровню сознательности более широких слоев рабочего класса. Сегодня для нас это более очевидно.

В действительности в маоистских течениях было даже больше иллюзий, частично из-за представлений о конце рабочего класса. Они ожидали революцию сразу же, немедленно, и быстро шли к своему падению. Именно эти их иллюзии, в сочетании с переживаниями относительно того, что случилось в Европе и затем в Китае, хотя и не оправдывают их, но объясняют, почему так много правоориентированных интеллектуалов вышло из рядов сторонников маоистских течений.

Социал-демократы стремятся интерпретировать события 1968 г. в культурных и социологических терминах. Некоторые утверждают, что события 1968 г. имели успех по причине того, что Соцпартии удалось сделать в правительстве — реализовать демократические устремления, легализовать аборты и т.п.

Конечно, это абсурд. Во многих странах все это и даже большее было достигнуто и без 1968-го. Это ничего не объясняет в особенностях такого движения, не дает ответа на вопрос, почему произошла всеобщая забастовка, в которой приняли участие миллионы людей, и т.д.

Сегодня наблюдается общее стремление к деполитизации трактовок событий 1968 года. В этих условиях мы должны защитить реальное политическое содержание и динамику этого подъема. И не просто отметить это событие, а придать ему современное политическое звучание.

1998 г.
Опубликовано в «International Viewpoint»
Опубликовано в журнале «Альтернативы», 1998, №4 w ww.alternativy.ru

Отредактировано Лентяйка (Пн, 5 Сен 2011 14:11:39)