Часть 2. Брейтово

ЧП

Как-то пригласил меня владыка Михей[1] и говорит: «В Брейтово неприятности: батюшку посадили в тюрьму на пять лет. Ты сельский священник – поймешь нужду. Как хочешь, но езжай!» Что ж делать, поехал. «Но только в командировку, владыко!» – «Да, знаю, батюшка. Поезжай».

Уговорил. А там ЧП. Местный батюшка до этого служил в Приморском крае, и на него пришла бумага, что он якобы какой-то преступник. Он отслужил службу, его и посадили. Да дали ни много ни мало пять лет. А многие люди разочаровались: вдруг он не настоящий священник, раз его посадили? И крещение, которое он совершал, может быть, незаконно. Люди засмущались, и владыка меня-то к ним и направил.

Первое время сложно было. Помню, отслужил первую службу. А один мужик подошел ко мне и говорит:

– Можно, я тебе врежу по морде? Мне так обидно, вы – такие прохвосты. Я верил тому священнику, а вы все, наверное, одинаковые.

– Да подожди ты, я-то ведь не отец N, а отец Анатолий. Ты сегодня не бей, давай завтра!

– Ну, ладно, сегодня не буду, уговорил…

Сейчас у этого Кости четверо детей. Он нормальный парень, и мы с ним друзья. Я русского человека хорошо понимаю. Играть на наших религиозных чувствах не надо.

Сутки–Прозорово–Брейтово

Меня в 1999 году прислали, и вот я в Брейтово уже десять лет. Долгое время здесь ни одного священника на всю округу не было. Недавно только двух батюшек прислали. Первый год мы жили в Сутках – это деревня такая. Покрасили колокольню, привели в порядок храм. Потом в Прозорово переехали. В храме тогда пекарня была. Потихоньку-помаленьку навели порядок. Помню, как-то на собрание руководителей приехал Лисицын[2], губернатор. Его все спрашивают-спрашивают, денег просят.

– А чего ты, батюшка, молчишь?

Я встаю и говорю:

– Дай на крышу денег.

– Сколько?

– 10 тысяч!

– Ну и что ты этими 10 тысячами покроешь?

– Ну, хотя бы 10…

– Посчитай, сколько надо, и тогда скажешь.

Посчитали: надо 50. Он 50 и дал. Приятно. Насчет этого он молодец: сказал – сделал. Спасибо, дорогой: крыша есть, храм отремонтировали.

Потом в Брейтово шесть лет храм строили. И сгорел он за шесть часов…

Сейчас еще один храм строим – в Сить-Покровском. Там пять человек из Чувашии задействованы; доволен ими. Спасибо местным жителям, таким как Николай Латышев – здорово нас поддерживает. Его брат из Москвы немного денежек в столице собирает. Лесхоз, Владимир Анатольевич Кузин, трудится, здорово помогает в возрождении районного храма. Он как-то собрал всех лесозаготовителей: «Ребята, не все же москвичи нам храмы строить будут. Давайте батюшке поможем. Чего ему все бегать-то? Пусть батюшка будет у нас священником, а не строителем». И мне приятно, а то ведь не каждый видит в лице священника – священника, а все требуют: «Чего, батюшка, нам храм не строишь?» А я не строитель, хотя и этим приходится заниматься. Всего семь или восемь храмов мне пришлось открывать: в Пошехонье – в центре города, во Владычном – деревянную церковь с нуля построили, в городе Жуковском Московской области – деревянный храм в центре города.

Хлопоты

И так потихоньку-помаленьку мы здесь и живем. Сейчас, конечно, жаркая пора. В селе очень сложно живется. Недавно закрыли все старческие дома; у брата[3] в Рыбинске, у нас везде закрыли. Люди не знают, как жить, особенно старушки одинокие. Собираюсь их сюда привезти.

Несмотря на сложное время, нашлись люди, расписывают храм. Позавчера хотел ЗИЛ продать, чтобы хватило на роспись. Мужики запретили, говорят: «Батюшка, не продавай, как дрова возить будешь?» Лесозаготовители пришли, чуть в ухо не дали:

– Не тронь машину, будем сами деньги искать.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Уехали. Так приятно тоже ж. Мне неудобно обманщиком быть, люди-то работают.

Бывает, где-то вспылю. Вот сегодня поругал сварщика Ромку, который на Прощеном Ручье[4] работает. Знаю, что он вечером приедет, будет просить прощения. Надо, по делу все чтоб делалось. Потихоньку-помаленьку так вот все и живем.

Храмы восстанавливаем, воскресная школа у нас на 40 человек. Спасибо Андрею Викторовичу из Москвы: по 5 тысяч рублей каждый месяц присылает в зимний период времени, чтобы содержать учителей. У меня три учителя. Я двоим по 1500 плачу, одной – 1000, и 1000 на кочегарку оставляю. Кочегарка дорогая, надо трех кочегаров содержать.

У нас и биатлон есть. Смотрите, вот грамота по биатлону и место. Лыжи привезли, вон винтовки лежат, пистолеты. Лыжные гонки проводим. На местных лошадках зимой катаемся. Отец Димитрий из Переславля нам «Буран» подарил, так мы с детьми теперь на рыбалку ездим.

Стараемся местные праздники проводить на серьезном уровне: к нам и из московского Большого театра, и из Ярославля приезжают. На Мологские стояния[5] до тысячи человек собираются со всей страны, а кто-то и из-за границы. Большой праздник отмечаем 17 февраля – в годовщину Ситской битвы[6]: до тысячи человек идут у нас тогда крестным ходом; традиционно в этот день приезжают военно-полковые оркестры. И объединяющая роль Церкви во всем этом очень важна.

Так вот немножко-немножко, а все равно возрождение Святой Руси пойдет от села. Село – это хлеб, село – это продукты, неподменные, без этикетки. И кто полюбит землю, тот будет ближе к Богу!

Как жить в селе

Прозоровский грибной урожай. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

Некоторые спрашивают: как прожить в селе? Отвечаю: накопить денег и купить лопату! Если привык широко шагать, штаны порвутся, а ты возьми грядку и начни с малого. Я вот посчитал: на окапывание грядки 35 минут уходит. Утром пошел и посадил лук. Время прошло – выкопал 4 или 5 ведер. Ничего не делал, только посадил, а выросло само! Пошли грибы – я их не сажал, не поливал, не полол. Надо только готовые собирать. У нас рядом «море»[7]. Если не поленишься, встань утром в 4 утра, поставь удочку, а если разрешено, то и сеточку… И тихонечко, помаленечку все равно можно прожить.

Я всем такой пример привожу: родился в селе Сить-Покровском Коля Латышев, молодой красивый парень. Девчонку нашел, женился, двое детей у них. Взял ссуды. Купил «КАМАЗ», выписал делянку законным способом, начал переработку древесины. Все! Сейчас коттедж построил, джип купил, все дети рабочих у него на пилораме работают. Парень храмы строит. Он говорит: «Не тянет меня в город, съездить – да ради Бога, а жить – нет». Значит, все-таки можно в селе выжить! Недавно мужчина приехал, 3,5 тысячи роз посадил! Всем говорят: «Кризис». Да, у него туговато, зато он уверен: «Мои розы принесут и доход, и добро людям».

Сельские праведники

Ну, а главное наше достояние, конечно же, люди. Ясно, что они разные бывают: кто-то верующий, кто-то неверующий. Однажды меня за эти слова отец Павел (Груздев) здорово отругал: «Ты никогда не дели людей на эти ранги, потому что это Бог будет делить, а ты ко всем одинаково относись, верующий он или неверующий. Какое ты имеешь право, а? Черствый или белый… Это же не продукт. Это – человек. Ты его люби, какой он есть!»

Отец Павел (Груздев) с народом и батюшками. Среди них – игумен Евстафий (Евдокимов), ныне – епископ Читинский и Забайкальский; священники Димитрий Смирнов, Владимир Воробьев и другие

Серега «Чекист»

Вот недавно отпевали мы Сергея. Простой парень, работал на автосервисе в Брейтово. Машина сломается – едешь к Сереге «Чекисту» на автосервис. «Чекист» – это прозвище такое, настоящая его фамилия была Румянцев, да только никто об этом и не знал, все его «Чекистом» называли.

– Серега, выручи!

– Да не вопрос.

…

– Серега, выручи!

– Да не вопрос.

Миропомазание младенца. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

Подъезжаешь, на ямку загоняешь машину. Он вылезает такой грязненький:

– Все! Иди гуляй.

Через час придешь:

– Серега, ну что?

– Да все нормально, сделал.

– А что было-то?

– Какая тебе разница? Сейчас работает!

– Сколько?

– 150 рублей.

– Я серьезно.

– И я серьезно.

– Ну, перестань, ну не 150 же рублей!

– Батюшка, бери машину и уезжай отсюда, не мешай!

Коротко и понятно. Я думал, он только ко мне так, а он ко всем! Прошло время, и стал он на весь район известен, настолько порядочно Серега относился к своему делу. Люди и не знали, что автосервис – не его и фамилия у него другая:

– Ты где был?

– Да у «Чекиста» ремонтировался.

– А ты-то что делал у «Чекиста»?

– Да просто делать нечего было, зашел к Сереге поговорить.

Оказывается, Серега умел выслушать и понять. Вот и машина давно не ломаная, а все равно: «Давай к Сереге!» Приезжаешь, он чего-нибудь крутит у заднего моста «Жигулей»:

– Чего пришел?

– Серег, да чайку попить

– Иди, ставь, сейчас вылезу.

Мелочь – а приятно.

И вот умер Серега «Чекист» неделю назад, утром. Сердце. Простой районный автослесарь. Знаете, что было? Чужие люди спрашивают: «А что это, какой-то новый русский умер что ли? Или глава района?»

Сколько ни есть водителей – все приехали! Это ж тысячи людей на кладбище. И тогда я понял: на земле нужен Че-ло-век, не слесарь, не губернатор, не генерал, не священник, а просто Человек. А где на человека учат? Не на зоотехника, не на техника хорошего или профессора. Нам везде нужен Человек. Вот такой, как Серега. Чтоб жил честно, стремился делать добро людям. А все эти вшивые вопросики, как «обуть» соседа, все равно боком выйдут. А ты выручи, помоги – всегда это будет здорово.

И не только Серега такой. Сколько к нам мологжан приезжает помолиться! Эти старички и старушки много горя хлебнули, но они – неподдельные люди, настоящие.

Миша Сказкин

Вот у нас Миша Сказкин живет: войну прошел, в пехоте прослужил, а всю жизнь один, никогда семьи не было. У него 9 соток земли, а так как ему уже под 90 и у него нет сил землю обрабатывать, он ее загородил и оставил: там все крапивой и заросло. Пришла бумажка: «Заплатите налог за землю». Он подсчитал, вздохнул, у него слезы потекли:

– Я заплачу, да только приду и покажу кое-что!

И пошел в земельно-кадастровую палату, разорвал рубаху – у него вся грудь прострелена: «Вы чего просите? Ты, баба, кому написала эту бумажку? Я шесть раз ранен, за русскую землю шел в бой в открытую, нисколько не сомневался, что за русскую землю иду воевать, а ты с меня хочешь денег взять. Я заплачу, только не горько ли тебе будет?»

И насколько же горько было его слушать. Вот так шаблонно мы относимся к таким антикварным людям.

А еще у Миши Сказкина самая лучшая и единственная в своем роде стиральная машина. Он живет возле реки Редьмы[8]. Редьма – река узенькая, но очень быстрая. Он взял лом и заколотил посередке реки. Привяжет фуфайку за веревку к лому, она вот так поболтается, а через неделю – белая и отличная. Так он все белье и стирает. И оно у него белое и без порошка.

***

Вот такие у нас люди. И их, слава Богу, очень много. Любят Бога, любят труд, не унывают и живут свято. Есть, конечно, и заезжие, те, что хвастаются жирными кошельками. Но кошелек можно потерять. Может быть понос, может быть паралич. И все. Денег-то и не будет.

Не на деньги надо надеяться и даже не на автостраховку с ремнем безопасности.

Надеяться надо на Бога. И все будет!

Аминь.

Протоиерей Анатолий Денисов
Публикацию подготовил Антон Поспелов  http://www.pravoslavie.ru/jurnal/35760.htm

23 июня 2010 год

Переводы с небесного

Елена  Югина, Русская народная линия

18.05.2011

19 мая исполняется 60 лет протоиерею Андрею Логвинову …

Шестидесятилетний юбилей отмечает 19 мая лауреат премий Николая Заболоцкого, «Имперская культура» и журнала «Наш современник», член Союза писателей и Союза журналистов России, поэт-костромич протоиерей Андрей Логвинов.

На обломках русского величья

на костях изглоданной России

на могилках миллионов павших

над ушедшими в песок безвестно

все равно мы огоньки затеплим и

Христос воскресе пропоем

О главном

Духовных поэтов - служителей алтаря Божия - в истории было немало, и первым среди них стал великий псалмопевец царь Давид. Стихо-творение - делание высокое, таинственное, к нему многие святые отцы прибегали потому, что служили Церкви. Андрей Логвинов принял сан, поскольку от юности своея наделен поэтическим даром.

Народ в России жаждет слова, которое душу заденет и облагородит. И Господь дает ему поэтов Слова, что, аки молитву, творят стихи - то архангельски-набатные, как голос колокола, то пронзительно дерзновенные, как звук флейты, достающий до звезды, то тихие, но настойчивые, как голос ангела-хранителя.

Проникать небеса, приближаться к заоблачным высям, прозревать дали - не каждому дано. «Оттого ли, что я русский, что ли, в жизнь дана мне неба синева, чтобы я лелеял это поле, где цветут нездешние слова».

И вот еще, программное: «Я рясу надел - как солдат надевает шинель». Перо уже приравнивали к штыку, но чтобы ко кресту - такого не было. В минувшие века Россия не рождала и крупного поэта с крестом на груди. Может быть, потому, что царское время было лучшим по народосохранению. Но уже тревожились об утратах лучшие умы. Слова Михайлы Ломоносова о сбережении народа повторил государь Павел Петрович, много позже - Александр Солженицын. Кто сейчас об этом прокричит? Мы уже без войн и гулагов теряем по миллиону в год. А сколько душ сгинуло в «забытье бездорожья» - не поддается счету. Идея народосбережения - физического и духовного - наипервейшая в России!

Видимо, поэт последних времен должен быть священником. Кто еще сделает точный перевод с небесного?

Эпиграф к нашему юбилейному разговору мог быть и другой - у отца Андрея много главных, знаковых строчек, авторских словесных меток, открытых деклараций души. Но эти - хоть помещай на знамена. Как гимн - тихо-печальный, но грозно-торжественный, от имени не одного, а миллионов... Поэт - частица народа, через судьбу которого это упорное «все равно мы» протянуто обнаженным нервом. И он - среди немногих, кому дано говорить от имени этих «мы». С такой драматичной интонацией, что и рифма, и синтаксис уже не нужны, а стих становится не просто белым - светоносным, как одежды мучеников.

Когда-то будущий гений русской словесности с юношеской заносчивостью легкомысленно строил планы «на обломках самовластья», а к концу жизни стал царским верноподданным, признавшись, лежа на смертном одре: «Жаль, что умираю, весь был бы его». Другой, совсем забытый рифмоплет, хотел построить «наш, новый мир», да забыл об основании, вообразив крамольно, будто не нужны народу «не Бог, не царь и не герой».

Отец Андрей неустанно говорит о наиважнейшем - нашем основании, русской земле-антиминсе, всеобщем Спасе-на-Крови. Поет вечную память закопанной в землю правде, битой в уральском подвале, на казацком Дону, на Соловках и Беломорканале, в дни Великой войны... Россия все искупает кровью. Правды в русскую землю зарыто столько, что доходит она до самого ее сердца. Наш фундамент - самый прочный.

Каинск (Куйбышев)

Родился отец Андрей в Куйбышеве. Не в том, что на Волге и на самом деле Самара, а в крохотном сибирском. В городке не было даже намека на храм, а то, что там отбывал ссылку революционер Куйбышев, мальчику вбили в голову с младенчества. Но однажды, провожая паровозы на железнодорожном вокзалишке (любимое детское увлечение), увидев табличку на платформе, он узнал, что на самом деле живет в Каинске.

Имя этого города относят к не русскому, а тюркскому корню. Но в названиях, как и в самой истории многих мест нашего Отечества, сокрыт сакральный смысл. Их пытаются стереть, а они не забываются и возвращаются. Каиновой печатью, городишко, несомненно, отмечен. Это родина цареубийцы Юровского. Сказать - «я из Каинска» - уже сильная русская метафора.

Городок, кстати, до сих пор зовется Куйбышевым. Там мальчику, как и миллионам нас, в школе повязали красный галстук - цвета крови, пролитой на Русской Голгофе. Это он осознал много позже. Как и то, что день его рождения - не только дата основания пионерской организации... «Но прозренье добывалось с бою, сокровенный раскрывался ларь... Я родился в день один с Тобою, Мученик, Российский Государь».

«Мой Государь!» - не просто долгожданное обращение, но и утверждение, уверение, упование, которые однажды должен был выразить хоть один поэт. «И не те мы чтили юбилеи, и не те учили имена», - до чего же выстраданные слова, которые от имени целого поколения он должен был произнести.

«Своими выбили своих»

Для каждого поэта чрезвычайно важна, остро ощутима собственная вписанность в историю, в контекст эпохи... Андрей Логвинов из 51-го, совсем рядом с 53-м, но будущие советские оттепели были с заморозками, а впереди маячил застой 70-х. Те, кто родился раньше, в конце 30-х, а это оказались почти все крупные поэты от Рубцова до Ахмадулиной, называли себя «детьми 1937-го года» и шестидесятниками.

Отец Андрей - из семидесятников. Им не выпало тяжких страданий, ахматовского мужества не требовалось, но отзвуки «смутных, расстрельных, распятых» лет они почувствовали.

Поворотный факт его биографии - исключение в 1972 году «за идейные ошибки» с IV курса Ярославского пединститута. Студент-отличник истфака открыто восхищался самиздатом, особенно Пастернаком (который уж десять лет как лежал в могиле), защищал высланных из СССР диссидентов. Он и сам, как миллионы других, чувствовал себя инакомыслящим. Большинство, застыв от брежневского столбняка, молчало, но будущий поэт и пастырь, как полагается, глаголил, и, узнав цену слова, пострадал за него. Неосторожное проявление дурацкого юношеского максимализма («Будь передо мной Леонид Ильич, да мне бы пистолет в руки!») - подарок для стукача. Донос в КГБ раздули до «вооруженного антиправительственного заговора» - гэбистам делать особо было нечего, но знаки отличия хотелось получить. В 37-м была бы «вышка», а 72-м могла быть психушка, высылка, но отделался публичным исключением из комсомола, а заодно и из «идеологического» института.

Мать, усталая и умудренная львица, завкафедрой научного коммунизма, только другого вуза, спасая своего упрямого обалдуя, младшего сына и саму себя (за то, что воспитала «контру», самое малое - положи партбилет на стол), рванулась в разноликую Москву, где можно затеряться иголкой в стоге сена. Устроилась простым преподавателем, а сын, попробовав на какое-то время слиться с рабочим классом на моторном заводе, уехал-таки в рекомендованную ссылку. Разумеется, в Сибирь. Там учил детей, был директором школы, женился, заочно закончил Новосибирский пединститут.