Степанов А.И.
ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ РАЗВОРОТ?
Теперь, когда первые страсти по поводу Крыма и Украины улеглись, уместен вопрос об историческом смысле и следствиях происходящего. Хотя процессы реальной большой истории развиваются, как правило, постепенно и новые политические формы и принципы редко являются в своем чистом, «неэклектическом» виде, в данной статье представлена своего рода экстраполяция. Ведь смыслы наиболее отчетливо понимаемы как раз в случае концептуального заострения.
Хорошо известно, что в конце XVII – начале XVIII вв., при царях Алексее Михайловиче и Петре I, вектор исторического (геополитического и культурного) развития России был развернут в сторону Европы. В ту эпоху Европа представляла собой зону сильнейшего социокультурного взрыва, выводившего данный регион в настоящие лидеры человечества. Кардинальными переменами были охвачены буквально все сферы жизни. В экономике – первая, затем вторая промышленные революции. В политике – начало и канун революций социально-политических (уже состоялись буржуазные революции в Нидерландах и Англии, неуклонно, хотя для многих незримо, назревала Великая французская …). В геополитике – продолжавшаяся беспрецедентная колонизация, вскоре закончившаяся захватом ведущими европейскими государствами практически всех регионов планеты и превращений независимых стран и народов в колонии или полуколонии (из больших стран удалось выстоять лишь России). Еще в XVII в. состоялась революция и в науке, создавшая стройную физико-математическую систему взглядов на мир (включая Вселенную) и сопровождавшаяся глубокой трансформацией всего европейского мировоззрения в направлении глобальности, рациональности. Взрывное развитие науки неотрывно от парада поразительной технической мощи.
История впервые из совокупности относительно независимых друг от друга региональных превращалась в действительно мировую (хотя завершение формирования относительно единой мировой экономической и политической системы относят лишь к концу XIX – началу XX столетий). Абсолютное экономическое, военное, политическое и научно-культурное превосходство Европы сопровождалось утверждением так называемого «европоцентризма», т.е. само мышление «образованного человека» предполагало именно такую ключевую особенность. До сих пор в нашей привычке смотреть на мир, на все происходящее в нем именно «европейскими» глазами, и даже в теориях имплицитный им Наблюдатель сознательно или подсознательно позиционирует себя «в Европе», использует именно европейский категориальный язык, его базовые чувствования, интуиции.
Мы вскоре вернемся к данному вопросу, а пока неизбежна констатация, что у России (в лице Петра I) в тот период просто не было альтернативы «европейскому выбору». Дело не только в том, что без технологически европейских пушек и ружей, эффективной военной организации, реформ административного управления Россия была бы обречена на поражение в борьбе за свой нынешний Северо-Запад, за теперь украинские земли, за Черноморский юг – в войнах с другими претендентами: Швецией, Польшей, Османской империей и ее протекторатом. Т.е. не только в том, что Россия оказалась бы иной, чем стала в действительности. В случае несостоявшегося «европейского выбора» России вскоре бы вовсе не стало в качестве самостоятельного субъекта: под напором алчных железных армий Европы ее территории были бы колонизированы. Даже если по каким-то немыслимым обстоятельствам вдруг сохранились бы Сибирь и Дальний Восток, то позднее вестернизированная после революции Мэйдзи исин и обретшая крайнюю агрессивность Япония, несомненно, «исправила» бы подобное упущение.
Географически Европа, по выражению Гумбольдта, – небольшой полуостров огромного евразийского материка, и проснувшаяся здесь социально-историческая тектоника сопровождалась бурным «кипением». Европа XVI – XX столетий – арена масштабных кровавых войн, следующих одна за другой. Под напором распиравших ее внутренних противоречий и накала борьбы наблюдалась экспансия европейской энергии и человеческих масс во всех направлениях. «Во всех» – это, во-первых, «заморская колонизация» и, во-вторых, «походы на Восток». Не считая очаговых столкновений, Россия пережила нашествия Наполеона, кайзеровской, затем гитлеровской Германии. И выстоять перед лицом лучших, технически оснащеннейших армий ей не удалось бы без собственной предварительной вестернизации (в случае СССР это не только форсированная индустриализация 1930-х гг., но также принятие такой популярной европейской идеологической доктрины как марксизм, изменившей массовое сознание с «аграрно-крестьянского» на «промышленно-пролетарское», с «национально ориентированного» на универсалистски интернационалистское, коррелят капиталистического космополитизма).
Однако после двух мировых войн «внутреннее горючее» Европы все-таки истощилось, Европа «надорвалась», и «эстафета силы» перешла к ее двум былым «маргиналиям», т.е. США и СССР, превратившимся в главные полюса мировой политической системы (без доктринальных космополитизма-интернационализма, без собственной внутренней, принципиальной многонациональности ни США, ни СССР не удалось бы, конечно, играть роль сил мировых [1]). В конце 1980-х – начале 1990-х гг. демонтировался и социалистический лагерь, сам СССР, остался всего один центр силы – США и подведомственная им Европа (т.е. «Запад»).
Еще несколько месяцев назад однополюсность мира, в форме господства Запада, выглядела фактически неоспоримой. Робкие попытки возражений решительно пресекались, а большинство (за исключением «фриков») «проглатывало» свой протест. Крылатые ракеты и бомбы, разрушавшие одну страну за другой, убедительно демонстрировали, кто в мире хозяин. Однако теперь глобальная ситуация в корне переломилась. Дело не только в банальном старте качественного перехода от однополюсной мировой структуры к многополюсной. Вместе с пределом, положенным могуществу США и их европейских сателлитов, похоже, заканчивается сама полутысячелетняя эра «европоцентризма».
Предпосылки перемен накапливались давно и частично подспудно. С одной стороны, усвоение западных научно-технических и социально-политических достижений в развивающихся странах привело к их уверенному экономическому подъему, изменению расстановки мировых экономических сил. С другой стороны, сам Запад веками – со всевозрастающей скоростью – перенимал достижения традиционных культур, прежде всего индийской, китайской (еще ранее – арабской, т.е. исламской). Моды на йогу, индуизм, ушу, чань-буддизм – лишь верхняя часть данного айсберга. Практически вся современная западная психология (особенно после II мировой войны) опирается на фундамент буддистского мировоззрения. Даже теоретическая физика ХХ в. – этот бастион, казалось бы, par excellence европейской рациональности – во-первых, решительно усваивает не только координирующий с «восточным» парадоксализм (совмещение противоположного – например, волны и частицы [2] , ср. инь и ян), во-вторых, еще радикальнее – воспользуемся словами Гейзенберга: «Современная физика – это знание не о материальном мире, а знание о нашем знании о нем». Разве это не перекличка с буддистскими представлениями о мире как порождении человеческого сознания? Всесторонне восточный образ мышления (не только индийский, китайский, но и, скажем, суфийский, т.е. исламский) пронизал и современное искусство.
Западная военная, политическая, экономическая экспансия на Восток сопровождалась инфильтрацией восточных идей в западное сознание. Небезосновательными выглядят утверждения, что современное растущее могущество Китая и Индии во многом взращено в недрах европейской души. И чем большее впечатление на нас будут производить наши представления о Востоке, тем более значительным он будет становиться в реальности [3]. При этом попытки «не думать» о Востоке, предпринимающиеся христианскими и прочими западными фундаменталистами, примерно столь же эффективны, как запрет думать о «белой мыши». Некогда и Древний Рим лихорадочно пытался остановить наступление на себя восточных религий, обоснованно полагая, что они подрывают собственно римский дух, его мужество, простоту, дисциплину. Чем закончились такие усилия, прекрасно известно. Одним из порождений европейской культуры Нового времени, исторически сталкивавшейся с культурами многих народов, оказалась и группа так называемых цивилизационных теорий.
Теория существования разных цивилизаций, или культурно-исторических типов, начала развиваться, самое позднее, с середины XIX в. Причем, цивилизаций уже не диахронических (сменяющих в истории одна другую, как новая – древнюю), а синхронических, т.е. сосуществующих. Еще более глубокие корни (еще со времен Древней Греции) – у оппозиции «Европа - Азия». Попробуем посмотреть, как выглядит ситуация ныне.
В книге «Число и культура» [4] был приведен целый перечень современных относительно целостных, специфически кватерниорных культурно-политических структур (их геометрический образ – тетраэдр, с его четырьмя вершинами, гранями). Среди них была указана и такая система как Азия, состоящая из четырех великих цивилизаций: китайской, индийской, исламской и русской (российской [5]). Теперь рассмотрим ее чуть подробнее.
Евразия – материк с древнейшей историей, грандиозный не только по площади, но и по численности населения. К настоящему времени здесь проживает ок. 5 млрд. чел. [6], т.е. 2/3 всего человечества. При этом Европа, как сказано, – лишь относительно небольшой полуостров, с населением менее 0,5 млрд. С учетом оппозиций «Запад-Восток», «Европа-Азия» Европа – нечто от нас отдельное, т.е. не входящее в систему наших древних, многострадальных земель. Эпоху «европоцентризма» тогда концептуально и идеологически допустимо рассматривать как многовековое иго Запада. Да, азиатские страны, конечно, воевали и между собой, одни из них захватывали другие. Однако в истории всех последних веков не было ничего более постоянного, чем западная агрессия. Нет ни одного народа на континенте, который не пострадал от напора западных империалистических хищников, не был ограблен, унижен, подвергнут беспощадному геноциду. «Второсортность» любого из нас, азиатов, – аксиома в европейских стереотипах о нас.
ПОЙМЕМ ли мы (Запад и Восток) когда-нибудь друг друга? – Наверное, да, но только после того, как будут выкорчеваны последние корни дискриминационного отношения к нам и, с другой стороны, нашего приниженного самосознания. Ситуация отчасти сходна с вопросом: поймут ли когда-нибудь друг друга богатый и бедный? – Да, когда богатый обеднеет, а бедный разбогатеет.
Нет, тут речь не о конфронтации с Западом. Это экономически, политически, да и военно пока неразумно и преждевременно, есть надежда, что даже не потребуется никогда (Запад раньше «поймет»). Здесь имеется в виду лишь независимость: в мыслях, чувствах, поступках. Повернуться не лицом к Западу (заискивающе или враждебно), а боком к нему. Осознать, что мы, азиаты, – просто другие по отношению к нему, и в качестве «других» солидарны между собой.
Какие реальные форматы соответствуют подобному перевороту в сознании? Тут называют форсирование интеграционных усилий в рамках ШОС, принятие в данную организацию (помимо уже наличных КНР, РФ, Казахстана, стран Средней Азии) ее нынешних наблюдателей: Индии, Ирана, Пакистана, затем Афганистана… Экономические функции станут дополняться неуклонно расширяющимися политическими. Двери ОДКБ могут быть открыты для новых членов – уже не только из северной части Евразии (стран СНГ), но и из южной. Мало сомнений, что в такой оборонительный союз выразили бы желание вступить, скажем, Иран, Сирия. Намерения присоединиться к Таможенному союзу уже к настоящему моменту озвучены Турцией (по сообщению Н.Назарбаева), Индией (по сообщению В.Путина).
Сегодняшние драматические процессы на Украине были запущены, как известно, на почве коллизии ассоциированного членства в ЕС или вступления в Таможенный союз. Запад до сих пор – носитель старого политического мышления, в рамках которого ключевым видится противостояние Европы с Россией, Запада с наследником СССР. В соответствии с этим США и европейскими государствами были предприняты все усилия, чтобы не допустить «реставрации империи», т.е. реинтеграции стран, входивших в бывший СССР. Без Украины, второго по значимости тут звена, подобная реинтеграция теряет практически всякий смысл. Однако существует «несимметричный ответ». Проект построения «малой Евразии» (т.е. Евразии северной) может быть заменен принципиально более амбициозным проектом построения «большой Евразии», включающей в себя все страны евразийского континента за исключением европейских.
В рамках нового экономического, затем все более и политического, оборонительного союза России, конечно, уже не будет принадлежать доминирующая роль. Но речь в новых условиях идет о не о господстве, а о независимости. – Независимости от попыток любых деструктивных воздействий со стороны ныне подавляющей силы – экономической (США - ЕС), политической и военной (НАТО). И роль России тут трудно переоценить.
Во-первых, пока только Россия располагает достаточным набором современных военных технологий, способных охладить пыл западных неоимпериалистов. Во-вторых, именно Россия в Евразии – преимущественный носитель политического, дипломатического опыта, обладающего сверхрегиональным значением. Россия – «региональная держава»? Не позволить ей стать вновь мировой? – Хорошо, а как насчет «сверхрегиональности»? В-третьих, без участия России ведущим государствам региона будет трудно преодолеть противоречия между собой (напр., между Китаем и Индией, Вьетнамом, между Индией и Пакистаном, Пакистаном и Ираном…). Искать компромиссы, зоны согласия проще с помощью «незаинтересованной стороны». Со своей стороны, у России нет взаимных территориальных и политических претензий ни с Китаем, ни с Индией, ни с миром ислама, т.е. отсутствуют основания подозревать нас в «задних мыслях», в стремлении к обретению односторонних преимуществ.
Мировой вес державам в течение всей эпохи «европоцентризма» придавала прежде всего талассократичность (реальная и концептуальная опора на коммуникативные возможности морей), ее характерный универсализм. Именно по этой причине «главными» странами и на Западе последовательно становились Испания с Португалией, Британия, затем США. Не созрела ли история для реализации континентальной (теллурократической) альтернативы? Ведь процессы регионализации сопровождают универсалистскую глобализацию даже в самой Европе, этой зоне талассократической мощи. На столь территориально и демографически огромном континенте как Евразия принцип регионализма (цивилизационно-культурного, политического) может стать ключевым. И какое реальное значение в таком случае останется у типологически мировой (генетически талассократической) власти, из сферы компетенций которой будет фактически исключен такой континент как Евразия (да и крупные страны Латинской Америки, наподобие Бразилии, Аргентины)? Категории старого экономического и политического универсализма превратятся по существу в маргинальные. Европа и США, пребывающие – географически, экономически, политически, культурно – в стороне от бурно развивающегося огромного евразийского континента, окажутся в стороне и от основных политических процессов, основных интересов большинства человечества. И кого тогда станут особенно занимать выступления западных политиков, их уже утратившие реальную силу угрозы и обладающие «двойным дном» посулы?
Принцип регионализма отличается от универсализма и отсутствием единых идеологических требований. Ныне Запад под предлогом внедрения демократий осуществляет широкомасштабное разрушительное вмешательство (нередко приближающееся к геноциду) в дела других стран. В рамках же регионалистской установки просто отсутствует единая, аподиктическая идеология. В этом плане она становится преемницей былой позиции Движения неприсоединения. Принципы невмешательства в дела других стран, «пусть расцветают сто цветов» отныне превратятся в ведущие. Нетрудно предвидеть, какой из двух вариантов – западный универсалистский («живи как надо») или же восточный плюралистический («живи как хочешь») – вызовет больше симпатий в мировом сообществе в целом.
«Живи как надо» – наследие рестриктивного пуританства. При этом «надо» определяется не самим субъектом, носителем свободной воли, исходя из его внутренней потребности, а «сверху», извне. Восток, напротив, был более склонен ставить акцент на субъекте (в русской культуре – на ничем не ограниченной воле, а не обложенной всевозможными правовыми рамками свободе). Не пора ли реализовать подобные культурные интенции и в политике?
Западная практика внешнеполитических вмешательств, давления, санкций давно доказала свою неэффективность. Многого ли они добились, к примеру, от Северной Кореи и Кубы? Напротив, взаимная терпимость, добрососедство, практика общих дел представляются более перспективными. Если прибегнуть к бытовой аналогии, то, конечно, крайне прискорбно, если кто-то занимается рукоприкладством по отношению к собственной жене. Один вариант – избить, запугать подобного мужа, чтобы он вздрагивал лишь от одной мысли еще раз поднять на жену руку. Вариант другой – приглашать такую семью к совместной работе и в гости, демонстрируя совсем иные образцы семейных отношений, рассказывая о собственной дружной жизни, в которой всем хорошо. Тут дело в воздействии даже не через рациональное (риторическое) переубеждение, а через добрый пример, дав возможность самому человеку почувствовать преимущества альтернативного поведения. Второй путь кажется более долгим, не дающим мгновенного результата, но при этом, по-видимому, более верным.
Политикам, дипломатам, экономистам предстоит колоссальная творческая работа по развитию уже наличных и изобретению, внедрению новых форматов активного общеевразийского сотрудничества. При этом хотелось бы еще раз подчеркнуть: в подобном новом позиционировании следует избегать существенно антизападных коннотаций. Обратное было бы не только не рационально (пока Запад остается ведущей экономической силой, обладателем передовых технологий), но даже контрпродуктивно. Ведь всякая вражда способствует росту значения противника, повышенному интересу к нему. А современной задачей становится как раз снижение нашего интереса, внимания к Западу, его политическим и концептуальным подходам.
Навряд ли целесообразно, к примеру, участие в дискуссиях с европейцами, насколько Россия является «цивилизованной», «европейской». В такой постановке вопроса России отведена заведомо защитная, оправдательная позиция. А перед кем и в чем мы, собственно говоря, должны оправдываться? И кто тут является судьями? Активно навязываемые нам темы о необходимости «покаяния» за российское «темное прошлое» можно заменять встречными темами о необходимости покаяния европейцев за их, безусловно, намного более «темное» прошлое. Вопрос о крестовых походах и последующей колониальной политике можно обсуждать с мусульманами (площадка открыта и для европейцев, американцев). Вопрос о геноцидных действиях Великобритании в Китае (в частности, силовое навязывание китайцам массовой наркомании, «опиумные войны») – с китайцами (дорога европейским ученым, общественникам также открыта). Сходно – вопрос о зверствах японской военщины, превзошедших даже нацистские, в Китае и Индокитае. А разве не интересна история колониального разграбления Индии, загнавшего эти передовые прежде края в разряд отсталых и нищих? Заслуживают внимания, по-видимому, вопросы о самом масштабном в мировой истории геноциде, т.е. англосаксов против американских индейцев, или о самом бесчеловечном рабстве в «просвещенном» XIX в. Достаточно ли «покаялись» американцы, в полной ли мере они искупили свою историческую вину? Подобных тем существует целое множество – с учетом реального факта, что более агрессивной, угнетающей глобальной силы, чем Запад, мировой истории неизвестно. И людей, заинтересованных в обсуждении данных тем, в мире также значительно больше, чем тем, задаваемых либеральной повесткой дня, например, об уместности козлопения в храмах, гей-парадов… Остается лишь активно создавать форматы для новой повестки – международные журналы, конференции, форумы, медиа… Для этого даже не требуются новые инвестиции, достаточно лишь перенаправить государственное финансирование из наличного «европоцентристского» русла (наподобие «глобализма») в новое. Приглашения на обучение иностранных студентов и аспирантов – согласно обновленной тематике. «Народный энтузиазм» подхватит и издавна актуальные, и злободневные темы, подпитывая их эмоциональным воображением.
«Золотой миллиард» в своем длительном материальном и социальном благополучии чересчур оторвался от реальных забот подавляющего большинства человечества, до сих пор страдающего всеми экономическими и социальными болезнями, вплоть до детских смертей от голода. Не видно оснований, по какой причине оставлять за Западом право задавать мировую «повестку дня». Демонтаж однополярного мира должен сопровождаться и радикальными переменами в сознании масс.
Возвращаясь к тематике отношений Европы с Россией, вопрос о том, «заслуживает» ли Россия считаться европейской страной и, соответственно, принятия – хотя бы в будущем – в состав ЕС, на первых порах следует заменить игнорированием, т.е. простым неучастием в подобных дискуссиях, развивая практическую и концептуальную активность в направлении интенсивно развивающейся «большой Евразии». По мере развития данного проекта станет уместным вопрос, заслуживает ли Европа считаться полноценным членом евразийской семьи и ее преференций. Достаточно ли «покаялись» европейские народы за свою алчную, кровавую политику в прошлом? Достаточно ли они изжили в себе внутренне присущую им агрессию? Повторяю, дело не в педалированных инвективах, вопрос следует ставить иначе: прилично ли разговаривать с людьми, являющимися носителями такого начала (такого прошлого, такого типа сознания)? Прилично ли разговаривать с людьми, которые до сих пор не избавились от привычки судить о других свысока, полагая себя самих «превосходящими»? Кто дал им право судить других? Т.е. не остаются ли они по сей день узурпаторами?
Если проект «большой Евразии» окажется экономически и политически успешным (а вероятность этого в перспективе десятилетий достаточно велика), то нетрудно предвидеть последствия. Через те же несколько десятилетий страны, вовлеченные в орбиту ЕС, станут сравнивать собственные достижения с достижениями соседей. И – не к собственной пользе. Возникнет естественное желание присоединиться к более динамичному блоку. С корабля ЕС сначала побегут его наименее привилегированные обитатели, прежде всего страны Восточной Европы. Вопрос о приеме или, напротив, отказе в приеме новых членов в большое евразийское объединение будет рассматриваться столь же придирчиво, как сейчас – вопрос о приеме в НАТО, ЕС. Достойна ли та или иная страна войти в состав евразийского блока, есть ли у нее влиятельные покровители и ходатаи из действительных членов? «Чем меньше мы Европу любим, тем больше нравимся мы ей».
В эпоху западного господства главным центром мировой экономики был Атлантический. И самые привилегированные члены ЕС до сих пор – представители западной (северо-западной) части Европы. А далее – по убывающей на восток. России в подобном ЕС автоматически досталась бы низшая роль: экономически, скорее всего, сырьевая. Напротив, в условиях взлета Тихоокеанского центра, включая евразийский, естественная иерархия меняется на обратную. «На окраине» окажется вся Европа.
Изменится и значение оппозиции «Север-Юг». В «большой Евразии» наиболее мощными державами станут, по-видимому, Китай и Индия, т.е. южные. России в таких условиях уже сейчас стоит крепко задуматься о своей роли в будущем евразийском материке. Пока у нашей страны существуют очевидные заделы в военно-технической отрасли, в космической, в спутниковой навигации и связи, в сфере науки и образования. Стать фабрикой идей, поставщиком высокотехнологической продукции в этих, а также других («что сможем потянуть») областях – стратегическая задача на ближайшее будущее. В свою очередь, не следует пренебрегать азиатскими технологическими достижениями (например, китайской микроэлектроникой, индийскими программистскими фирмами), осуществляя закупки, включаясь в совместные разработки. Система международного разделения труда складывается не за один день. И, со стороны России, более привлекательные условия технологического сотрудничества, чем предлагаемые странами Запада, должны подкреплять фактор политической и идеологической близости в рамках евразийского блока.
В XIX в. европоцентризм политического мышления в России привел к образованию внутренних лагерей англо-, франко-, германофилов. Аналогично, в контексте послевоенной мировой двухполюсности внутри однопартийного СССР возник оппозиционный прозападный идеологический лагерь (внутренний выбор в пользу «свободного мира», прежде всего США). По тем же причинам в условиях новой, евразийской ориентации России в ней естественно ожидать формирования групп, условно говоря, китае-, индо- и исламофилов. Современные российские исламофилы (преимущественно российские мусульмане) выглядят скорее маргинальными группами, но в новой внешнеполитической обстановке данное положение кардинально изменится. Трансформируется на позитивное отношение к ним со стороны российского большинства, ислам и русский патриотизм обретут искомую сочетаемость (ср. уже ныне артикулированную позицию, скажем, Р.Кадырова). То же относится к группам, симпатизирующим буддизму, индуизму, ныне остающимся скорее аполитичными («эскапизм»).
Со временем можно ожидать и переноса российской столицы. Петр I перенес ее в Санкт-Петербург («окно в Европу»), в 1918 г. – возвращение обратно в Москву, и советский режим оставался хотя и типологически западным (индустриализм, марксистская идеология), но при этом все же дистанцированным от Европы. Вслед за обретением российской политикой ведущего характера евразийскости, возможно, станет уместным вопрос о столице в районе Южного Урала ли, Юго-Западной Сибири. Подобные переносы отвечают смене типов мышления политических элит и даже их предвосхищают (понятно, что мысленный взгляд «из Москвы» и «из Новосибирска» – дают весьма различные результаты). Переносы столиц также способствуют обновлению состава элит, обрубают старые – в том числе коррупционные – корни.
Уже ныне также уместно дать старт дискуссиям о степени целесообразности размещения Штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке. Каждый факт американского злоупотребления такой преференцией (например, невыдачи въездных виз дипломатам тех или иных стран) следует превращать в предмет активного международного обсуждения. На международных площадках ученых, политиков и общественников следует обсуждать вопрос о наиболее эффективном и «справедливом» месте данного размещения (наиболее приближенном к зоне проживания большинства человечества, свободном от идеологического давления), рассматривать разные варианты (например, Астану).
У нас, жителей огромной Евразии, целый спектр сходных задач: наши территории еще не слишком благоустроены, наши народы живут пока небогато. Ведь мы не грабили веками колонии, не создавали таких мировых систем, чтобы часть прибыли от работы каждого человека на Земле шла нам в карман. У нас недостаточно развиты наука, образование, технологии. Нам еще только предстоит развернуть их так, чтобы они помогали нормально жить всем, а не только «золотому миллиарду». У нас очень много сходных задач, и стоит постараться, чтобы теперь они стали общими. Преимущественная торговля друг с другом, при этом с использованием национальных валют, а не доллара или евро, совместные высокотехнологические разработки – те усилия, которые подлежат всемерной интенсификации. Сюда относятся также продажа друг другу современного оружия, взаимная правовая защита от очередных экспансионистских наскоков западных стран. Гласные и полугласные союзники станут делиться друг с другом и знаниями (образование, наука…). Да, наши противоречия между собой, разумеется, не исчезнут никогда, но стоит ли хоть на день забывать, кто наш главный – уже 500 лет – противник? И этот противник веками использует тактику «разделяй и властвуй». Пусть подобная установка станет нашей стратегией, постоянною мыслью. Тогда пройдет в масштабах истории совсем короткое время – и наш регион расцветет. А Запад – и США, и ЕС – они ведь «сбоку», тем самым и «побоку». Т.е. наша система приоритетов подлежит глубокой коррекции.
Возьмем один частный, казалось бы, однако ключевой для национального самосознания вопрос – о пресловутом «татаро-монгольском иге». Концепция «ига» окончательно сложилась в теориях российских историков конца XVIII в., т.е. периода интенсивной европеизации России, и была весьма благосклонно встречена «мировой», т.е. европейской, наукой. В глазах европейца многочисленные и умелые войска кочевников Чингис-хана, Батыя – истинный ужас: выходцы из Тартара, т.е. ада, апокалиптические Гог и Магог. Концепция «ига», от которого затем освобождаются русские, стремящиеся к Европе, вполне отвечала таким коннотациям. Для оседлых земледельцев скотоводы-кочевники – исконный враг. При этом почему-то забыто, что и все индоевропейские народы – исходно воинственные кочевники, и в Европе они оказались, покорив, уничтожив, ассимилировав местные оседлые племена. Бесчисленные кочевые арии и семиты, волна за волной, захватили земли от Индии до Атлантики, разрушив древние земледельческие цивилизации. Та же Древняя Греция, культуру которой мы почитаем базовой для европейской, – результат покорения воинственными кочевыми ариями-ахейцами, затем дорийцами исходно более развитых оседлых народов. Не иная ситуация с Римом. Спустя тысячелетия подобная, при этом не столь масштабная, историческая миссия досталась группе кочевых тюркских племен. Или как: наши собственные нашествия и насилие – это «хорошо», а со стороны других – это «плохо»? А что там говорится насчет «двойных стандартов» и лицемерия?
Мы идентифицируем себя в качестве христиан, и неотъемлемой частью наших священных книг являются ветхозаветные. Мы воспринимаем в качестве героической историю покорения «земли обетованной» одной из групп кочевых семитских племен. Касательно же нас, русских, уместен вопрос: а удалось ли бы нам занять территории от Балтики до Тихого океана, если бы не было предварительного объединения этих бескрайних земель империей Чингис-хана?
Мы используем в своем научно-образовательном словаре аксиологически негативный термин «иго». Но тем самым не подрываем ли мы сами корни собственной идентичности, не отрицаем ли сами себя? Московская Русь, как известно, весьма многое заимствовала у татар – принципы государственности, военное искусство (весьма передовое для своего времени [7]), а русский язык впитал в себя многочисленные тюркизмы. Этнические татары – органическая часть и нашей политической, культурной элиты, веками и по сей день. Не иначе обстоит с нашей «кровью»: «поскреби русского – найдешь татарина». Сказав «иго», мы по сути отрицаем сами себя.
Да, в период европейской ориентации России подобное самоотрицание было хотя бы понятно. Однако именно оно способствовало восприятию русских в качестве «второсортных» по отношению к европейцам. Соответственно – снизу вверх – мы и сами смотрели на Европу, «страну святых чудес». По отношению же к собственной нации, ее культуре и государственности ставилась задача изживания всяких «татарщины», «византийщины». И это при том, что мы заимствовали собственную религию, православие, именно от Византии, от нее получили и письменность. Средневековая Византия – носитель античной культуры в период европейского варварства, без сохраненного ею античного наследия весьма пострадало бы и европейское Возрождение. На все рассуждения европейцев по поводу сомнительной «европейскости» россиян можно с гордостью отвечать: «Да, мы другие, и именно в этом наше достоинство, сила».
В отношениях славянских и тюркских народов действительно много драматических, печальных страниц. Однако уже 800 лет мы живем вместе и так срослись, что оторвать нас друг от друга уже невозможно. Представления об «иге» – с коннотациями вражды, и не получим ли мы тогда резонно в ответ: «четыреста лет московского ига»? Вопрос об «иге» недавно снова звучал при обсуждении концепций школьных учебников. В результате прежнее «татаро-монгольское иго» было заменено «игом Золотой орды». Но не паллиатив ли это? Не нуждается ли наша страна, формирующееся в школах сознание в более решительном отказе от взаимного неприятия, имплицитной враждебности?
Между тем концептуально новый подход обретает особую значимость на пороге принципиально нового же исторического этапа мировой и российской истории. Ведь в вопросе отношений русских с татарами, как в фокусе, воедино сошлись проблемы отношений между различными не только этносами (конкретно: русские и татары), но и расами (индоевропейцы-славяне и монголоиды-тюрки), а также конфессиями (православие, т.е. восточное христианство, и ислам). Встанем ли мы в одном ряду плечом к плечу, как друзья и братья, или одни будут по-прежнему полагать, что другие их покоряют и угнетают? Как никогда, Россия ныне нуждается в единении (включая межнациональное, межконфессиональное). От нашего внутриполитического, культурного выбора сейчас зависит и характер отношений России с ее геополитическими союзниками, т.е. Китаем, Индией, исламским миром. Станут ли они, пережившие века всех ужасов дискриминации и насилия со стороны «белых господ», нам доверять? Удастся ли объединиться нашим сердцам?
Россия – на перепутье, и мы затронули данный частный вопрос, чтобы показать, сколь огромную работу придется проделать нашей стране в самых различных областях, сколь многое переосмыслить. «Поворот руля» с трехсотлетнего европейского курса на Юг и Восток включает в себя не только политические, экономические усилия, но и душевные, духовные.
Помешать нашей нации произвести ревизию собственного самосознания не в силах никто. Убедившись в искренности и последовательности наших усилий, к нам изменят отношение и наши соседи по азиатскому континенту. Тогда как сохранение «европейской» ориентации будет по-прежнему внушать им обоснованные подозрения: в качестве кого приходят к нам русские? В качестве белых христиан? Но именно от таковых Востоку пришлось натерпеться в течение всех последних веков: «белый господин» всегда являлся с обагренным кровью мечом и целым арсеналом хитростей и обманов. «Почему мы должны верить русским? Ведь они до сих пор мыслят себя в альянсе с Европой и США, не оставляющими своей насильственной и коварной политики.» А в ракурсе «большой Евразии» кардинально преобразятся, в частности, и наши отношения с народами Средней Азии. Недавний проект «северной Евразии», т.е. реинтеграции стран СНГ, следует признать, фатально буксует. И не в последнюю очередь это обусловлено тем, что несколькотысячелетние глубокие связи Средней Азии с миром ислама, Индии и Китая в нем проигнорированы. Напротив, Россия, сама шагнувшая навстречу этим мирам, станет в глазах азиатских народов «такой же, как мы», т.е. «своей».
Наш новый путь очень труден. Всегда непросто менять собственное сознание и привычки. Непросто и «открыть уши» желаниям, сомнениям наших новых союзников. Ведь в еще большей мере, чем нам самим, им присущи затруднения в ясном проговаривании (точном формулировании) того, что заботит их сердце. Но как раз тут нам, русским, могут помочь достижения нашего трехсотлетнего европейского опыта – риторического, вербального, доктринального, доставшегося Европе еще от Древних Греции, Рима. Мы принесем этот культурный опыт уже не со злыми – захватническими и обманными – намерениями, а в общее благо, т.е. нас всех. Одновременно всем нам более, чем европейцам, внятно чувство, острое переживание «невыразимости», т.е. того, что уже никак не вмещается в любые слова, – чувство, столь присущее и Востоку.
Давно известно: самоидентификация всякой общности включает в себя не только положительный аспект (осознание того, что конкретно нас объединяет), но и негативный: кем мы НЕ являемся (кто для нас «чужой», в конфронтационном пределе – кто является общим врагом). Так, веками в Европе стереотипный образ «чужих» олицетворялся прежде всего «ужасными, дикими мусульманами» и «ужасными, дикими русскими» (поверх всех противоречий между французами и англичанами, французами и немцами…). И именно это помогло европейцам осознать собственное единство, прочувствовать, где проходит граница между Западом и Востоком. Лишиться привычного образа врага, не создав сразу нового, чревато деструкцией. Для СССР, аналогично, врагом служил Запад, т.е. США и Западная Европа. Вместе с горбачевской пропагандой «общечеловеческого мышления», т.е. ликвидацией идеологического, геополитического противостояния с Западом, еще недавно дружные советские народы набросились друг на друга: пролилась кровь, все разразились взаимными обвинениями. В то время как США и Европа сберегли традиционный образ враг противника – в лице тех же мусульман («исламский терроризм») и России. Поэтому Запад не утратил единения США и Европы, не распался как блок [8]. Сходным образом, единое самосознание Азии конструктивно нуждается в образе пусть не врага, но «чужого»; и на эту роль – по историческим, геополитическим, типологически культурным причинам – существует единственный претендент: Запад и прежде всего его наиболее агрессивный авангард, США.
И в заключение, по-видимому, необходим контрапункт. В процессе переосмысления самих себя и соответствующих реальных реформ навряд ли следует забывать о нашей собственной глубокой вестернизированности. Так, в процессе национальной консолидации, необходимой для решения масштабных задач, весьма чревато пренебрегать такой «западной» ценностью как демократия. Ведь условия наличной фактически «полуторапартийности» отнюдь не способствуют потребному динамизму, честному соревнованию идей, ротации элит, да и преодолению монополизма, бюрократизма, коррупции. Тут ничем, разумеется, не может помочь так называемая «несистемная оппозиция», насквозь пронизанная либеральными ценностями, имплицитной русо- и исламофобией и лишенная всяких конструктивных идей. Это – люди «европоцентристского» прошлого, его атавизм; это люди слишком привыкшего к благополучию Запада (у нас: «норковой революции»), т.е. того общества, которое давно обладает всем материально необходимым и которому осталось желать только «лишнего». Поэтому конструктивным для современной России оказывается лишь вариант «революции сверху», а именно введения структурной двухпартийности путем политической активизации, например, Народного фронта. В свою очередь, Крым – с его национальной и конфессиональной разнородностью, с его экономическими проблемами – отличный тест на наш ум, ответственность, чуткость.
В последнее время Запад, похоже, начал понимать, что «перегнул палку» своей акцией на Украине. Он начинает осознавать, по-видимому, и размер ставок, выставленных на кон (конец самого полутысячелетнего западного господства). Угрозы санкциями на глазах ослабевают. Но именно это-то и внушает опасения, исходя из опыта наших предшествующих десятилетий. Это, увы, наша родная черта: «Гром не грянет – мужик не перекрестится», и пойдут ли на решительный разворот наши элиты, население без достаточного внешнего давления? В таком случае нас совсем скоро ожидает судьба Украины, но – с учетом российских масштабов и разнородности – в еще более драматических формах. Так в полном общем благодушии был некогда развален СССР.
У нас все получится или нас вовсе не будет.
СНОСКИ:
1. При этом в США фактор многонациональности был репрезентирован универсалистской, безотносительной к территории «смесью» («плавильный котел»), тогда как в СССР – через союзные и автономные республики – национальность была в значительной степени привязана к территории.
2. непрерывного и прерывного, тогда как греческая античность видела здесь настоящую пропасть между геометрией и арифметикой, величиной и числом и даже между «женским» и «мужским». А «коренное» противоречие между волновой и корпускулярной теориями света не позволяло Европе осознать их единство вплоть до ХХ в. Здесь не место вдаваться в историю этого интереснейшего, но все же специализированного, вопроса. Отметим лишь, что драматическое столкновение идеологем непрерывного и прерывного наблюдалось уже в самом начале становления теории бесконечно малых, что совпало по времени с публикациями отчетов иезуитских миссионеров об их визитах в Китай (см. влияние, в частности, на Лейбница).
3. К сожалению, недостаточно изученным пока остается следующий вопрос. Как известно, США в 1970-е гг. сделали стратегическую ставку на интенсивное экономическое сотрудничество с КНР. Непосредственным мотивом тут послужило стремление внести более глубокий раскол в мировой коммунистический лагерь, обострив политические противоречия между СССР и Китаем, экономически усилив последний. Однако в те же 1960-е – 70-е гг. в самих США (шире: на Западе) происходит социокультурная «революция шестидесятых» (см., напр., Степанов А.И. Старые/новые шестидесятые. – СПб., 2010). Данная революция привела к кардинальным переменам в западном массовом сознании (в частности, изживанию пережитков традиционалистской патриархальности), структурному переходу от индустриального к постиндустриальному обществу (включая даже такие технические изобретения как персональный компьютер, затем Интернет). Те же 1960-е – 70-е – период широких протестных молодежных движений – антивоенных, контркультурных, формируется мировое Движение неприсоединения.. В идеологии данных движений (в частности, хиппи) существенное место принадлежало индуизму и чань(дзен )-буддизму. Таким образом, смене внешнеполитической стратегии США (ставка на КНР) предшествовала сходная переакцентировка в самом американском сознании. «Мир – это то, что мы о нем думаем»? – По крайней мере, реальным изменениям мира предшествуют наши мысли о нем, наши проекты.
4. Степанов А.И. Число и культура: Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, философии, истории. – М., 2004.
5. Мэйнстрим отечественного национального, культурного и политического сознания никогда не был построен на основании сугубо этнического принципа. «Русский» – это не «кровь», не «биология» (современные «гены»), это – «дух». С самого начала, т.е. Киевской Руси, государство создавалось целой группой народов. Культурную и политическую элиту нашей страны с самых древних времен и по сей день составляют выходцы из разных народов, и мы справедливо полагаем немку Екатерину II великой русской императрицей или, скажем, Пушкина, с его явной примесью негритянской крови, первым русским поэтом. Поэтому «россиянин» – термин скорее политический, т.е. определяющий гражданство, тогда как «русским» может быть гражданин любых государств, любых кровей, будь он армянин, француз или шотландец.
6. Включая народы Северной Африки, принадлежащие исламскому миру.
7. У истории «длинные руки», и в отечественном военном искусстве сохранились даже скифо-сарматские отголоски. По крайней мере, в двух самых страшных для России нашествиях – Наполеона и Гитлера – нам помогла именно древняя стратегия кочевников: пропуск превосходящего силой врага вглубь своей территории, тактика «выжженной земли» перед ним, постоянные нападения на вражеские коммуникации, подрывающие его ресурсы. А в это время – накопление собственных сил.
8. Ср. и: ведущим пафосом формирования ЕС, насколько он отделен от США, исходно послужило солидарное европейское недовольство американским хозяйничаньем в Европе.
05.04.2014
Отредактировано alestep (Пн, 7 Апр 2014 11:28:51)
