Кроме двух сочинений на темы морали и политики — “Воспитание юного государя” и “Отцовские наставления”, в коих представлены образы правителя и рыцаря, соответствующие идеалам аристократических кругов позднего Средневековья, от де Ланноа остались также мемуары “Путешествия и посольства”.

“Путешествия и посольства” представляют собой дневниковые записи на старофранцузском языке, по-видимому, отредактированные самим автором незадолго до смерти. До нас дошло лишь несколько экземпляров: автор не намеревался предавать их памяти потомства “из опасения, чтобы они не обернулись для него суетной славой” (vaine gloire), как свидетельствует его капеллан, который уже после смерти патрона свел все его заметки в единый трактат. Таким образом, много странствовавший рыцарь, обуреваемый, по его собственному признанию, желанием “изведать мир” (voir le monde), стремился не нарушать строгие нормы средневековой христианской морали, запрещавшей человеку без достаточной на то причины вести о себе речь (а значит, и публиковать свои мемуары).

В записках де Ланноа обнаруживают себя и другие присущие средневековому человеку черты сознания, непонятные современному читателю. Укажем на одну из них. Во время путешествий рыцарь встречался с разными людьми, часто удостаивался приемов государей и высшей знати, однако в редких случаях он называл их по имени и почти никогда не описывал внешность, поведение и свойства характера. Дело здесь не в забывчивости повествователя, а в том, что для него, типичного представителя своей эпохи и культуры, человек важен и интересен только в качестве представителя определенного социального звания и достоинства. Индивидуальные черты, личные особенности людей для него как бы не существовали. Из-за этого, в частности, мы можем только предполагать имена [77] тысяцкого, посадника и владыки (епископа), которые его приняли в Новгороде, и как звали князя (в тексте сказано “короля”), изгнанного псковичами, а известие о русских князе и княгине (“русских герцоге и герцогине”), подданных Витовта, устроивших для путешественника пир, было бы гораздо ценнее, если бы он уточнил, кого именно он имел в виду.

На Русь де Ланноа наведывался дважды: первый раз зимой 1413 года, когда из-за того, что не состоялся поход ливонских рыцарей на литовцев, решил использовать время для поездки во владения Новгорода и Пскова. Второй — в 1421 году, когда он в качестве посла герцога Бургундского, а также французской и английской корон проезжал через западнорусские земли Галиции и Подолии. На фоне других описание Новгорода и Пскова выделяется объемом и обстоятельностью. Помимо бескорыстной любознательности де Ланноа, скорее всего, преследовал и вполне практическую цель — разведать положение дел у тех, с кем ливонские рыцари вели частые и, как правило, неудачные войны. Неясно, в каком качестве он посетил Новгород (в мемуарах сказано, что содействие ему оказал магистр Ливонского ордена), но встречен был и содержался с большим почетом: высшие городские магистраты задали в его честь пир, “самый необычный и самый удивительный из когда-либо виденных” им, припасы ему доставлялись с владычного двора — так принимали обычно послов; в Псков же он проник инкогнито, “под видом купца” (en guise de marchant).