"Вор не из их района, и его найти будет трудно"
Во время кризиса 1946-1948 годов (см. "Власть" N41 за прошлый год) ситуация осложнялась еще и тем, что незадолго до его начала, в 1945 году, прошла амнистия по случаю Победы. Хотя и без отчаявшихся голодающих уровень преступности в стране к началу 1946 года оказался достаточно высок, даже в Москве ситуация стала просто невыносимой:
"Вечером стало невозможно ходить по улицам,— жаловался городскому начальству один из жителей столицы.— Хулиганы нагло пристают к прохожим, избивают их и занимаются грабежом. Сейчас я больше опасаюсь за свою жизнь, нежели в дни войны".
Амнистированные уголовники, которым после войны не составляло труда обзавестись оружием, настолько запугали рядовых милиционеров, что те боялись или не хотели вмешиваться, даже когда преступление совершалось на их глазах. В декабре 1945 года на совещании в МГК ВКП(б) директор Мосскупторга Лепилин рассказывал:
"Обкрадывают магазин. Ставят сторожа. Сторож слышит, что где-то ломают, жулик ломает. Сторож кричит: "Караул!" Жулик не уходит. Сторож идет к постовому милиционеру, тот говорит: "Я с поста не уйду". Пока сторож бегал в отделение милиции, жулик ушел".
Другой участник того же совещания — Макаров — рассказал похожую историю:
"В районе ликероводочного завода хулиганит в основном молодежь, организуя грабежи машин, идущих с вином и водкой, причем такие ограбления производятся прямо днем. Рядом пост милиции, и милиционер смотрит, как с машин "ребятишки" тащат водку, и ничего не делает".
Но еще более интересный сюжет содержался в сводке высказываний москвичей о преступности:
"Директор Бауманского рынка т. Локтюхин заявил, что ему "известна группа жуликов, систематически занимающихся кражами. Но их почему-то не изолируют. Несколько раз я сообщал о преступлениях в 29-е отделение милиции, но там их немного подержат, а потом снова освобождают"".
Руководство милиции подобных фактов не отрицало, объясняя их тем, что по действующему законодательству за кражу личного имущества граждан полагается минимальный срок заключения, а суды и вовсе назначают условное наказание:
"Нужно признать,— говорил в 1945 году на совещании в МГК начальник УНКВД по Москве и Московской области Журавлев,— что органы милиции, прокуратуры и суда все еще плохо, неудовлетворительно ведут борьбу с уголовной преступностью. Некоторые считают, что борьба с кражами и хулиганством осложняется тем, что меры наказания, предусмотренные законом за эти преступления, недостаточны. Однако дело не только в этом, а в том, что народные суды зачастую даже не используют полностью те меры наказания, которые предусмотрены законом. Особенно это относится к делам о кражах, грабежах и хулиганстве. Народные суды г. Москвы по делам хулиганства во II квартале с. г. 11% приговоров вынесли с условным наказанием; по делам о кражах за тот же период народными судами 17% приговоров вынесены также с условным наказанием; по делам о грабежах 20% приговоров вынесены также с условным наказанием... В работе милиции мы имеем многочисленные факты медлительности, несвоевременного принятия мер к раскрытию преступлений и розыску преступников. В отдельных случаях дело доходит до анекдотов. Работники 2-го отделения милиции, прибыв на место кражи, заявили, что вор, который обокрал эту квартиру, не из их района и его найти будет трудно. Никаких мер к раскрытию этой кражи со стороны работников милиции принято не было".
Уровень преступности тем временем возрастал, и к концу весны законодательное обоснование карательных санкций было подготовлено. 4 июня 1947 года был принят указ Президиума Верховного Совета СССР "Об усилении охраны личной собственности граждан", согласно которому кража личного имущества каралась заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от 5 до 6 лет; кража, совершенная повторно или воровской шайкой,— от 6 до 10 лет; разбой — от 10 до 15 лет с конфискацией имущества; разбой, соединенный с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, с угрозой смерти или тяжкими телесными повреждениями,— от 15 до 20 лет с конфискацией имущества. Не остались без защиты и другие формы собственности. По принятому в тот же день указу "Об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества" кража, присвоение, растрата или полное хищение государственного имущества карались заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от 7 до 10 лет с конфискацией имущества или без конфискации; хищение государственного имущества, совершаемое повторно или организованной группой, а также в крупных размерах,— от 10 до 25 лет с конфискацией имущества; кража, присвоение, растрата или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества — от 5 до 8 лет с конфискацией или без конфискации имущества; хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества, совершаемое повторно или организованной группой,— от 8 до 20 лет с конфискацией.
Качнулся в противоположную сторону и маятник настроений судей. Секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов докладывал секретарям ЦК ВКП(б):
"Юнисов Хайдар Абдулакюмович, 1931 года рождения, 12 июня 1947 года похитил хлебные карточки на две декады июня, принадлежащие его бабушке и матери. Карточки продал на рынке за 140 рублей, а деньги израсходовал на лакомства. Приговорен к шести годам лишения свободы. Худяков Алексей Фролович, 1933 года рождения, 15 июня 1947 года выставил стекло в квартире гражданина Константинова, похитил 134 рубля и 1 пару детских ботинок. Приговорен к заключению в исправительную трудовую колонию сроком на пять лет. Баранов Борис Константинович, 1932 года рождения, совершил кражу на ткацкой фабрике "Вождь пролетариата" (г. Егорьевск) 500 граммов крахмальной муки стоимостью в 1 рубль 65 копеек. Приговорен к заключению в исправительно-трудовую колонию сроком на семь лет".
Некоторое время огромные сроки пугали воров и мелких расхитителей. В Москву докладывали, что в первые дни после публикации указа на многих заводах и фабриках прекратились случаи кражи продукции. Но ситуация в стране по-прежнему оставалась тяжелой, так что вскоре граждане вновь принялись за кражи или прибегали к иным противозаконным способам добывания пропитания. МВД констатировало, что "значительное количество преступлений совершается лицами в прошлом ничем не скомпрометированными, занимающимися общественно-полезным трудом, преимущественно молодежью". А по мере нарастания кризиса и голода среди преступников стало гораздо больше отчаявшихся женщин. "Количество женщин,— докладывал министр внутренних дел СССР Сергей Круглов руководству страны,— привлеченных к уголовной ответственности за кражи продуктов питания, составляет 41% к общему количеству всех привлеченных".
В июле 1947 года, несмотря на указы, уровень преступности достиг своего максимума. Однако, как только ситуация с продовольствием начала улучшаться, стало падать и число правонарушений. В докладе МВД СССР говорилось:
"Анализ данных о положении с уголовной преступностью в г. Москве в 1947 г. показывает, что по сравнению с началом года, когда в Москве совершалось ежемесячно от 1000 до 1500 преступлений, и главным образом по сравнению с июлем месяцем, когда преступность была наиболее высокой (1649 случаев), к концу года она последовательно снижалась, составив в декабре 866 случаев".
Так что лучшим средством против вызванного кризисом всплеска преступности, как обычно, оказалось завершение кризиса.