По словам патриотически настроенных русских, в Петербурге насчитывается до четырехсот пятидесяти тысяч жителей без гар­низона. Но лица, хорошо осведомленные и потому слывущие здесь злонамеренными, уверяли меня, что население, включая гарнизон, не достигает и четырехсот тысяч. Верно лишь то, что этот город дворцов со своими огромными пустыми пространствами и мощены­ми площадями очень похож на поле, перерезанное дощатыми забо­рами. Отдаленные от центра части города сплошь застроены ма­ленькими деревянными домишками.

Потомки племен бродячих и воинственных, русские еще не успе­ли позабыть жизни на бивуаках. Петербург - штаб-квартира армии,а не столица государства. Как ни великолепен этот военный город, европейцу он представляется нагим и пустынным.

«Расстояния - наше проклятие»,- сказал мне однажды импе­ратор. Справедливость этого замечания можно проверить даже на улицах Петербурга. Так, не из чувства тщеславия разъезжают там в каретах, запряженных четверкой лошадей. Ибо поездка с визи­том - это целое путешествие. Русские лошади, нервные и полные огня, уступают нашим в мускульной силе. Пара лошадей не может долго мчать тяжелую коляску по скверным петербургским мосто­вым. Поэтому четверка лошадей является предметом первой необхо­димости для всякого, желающего вести светский образ жизни. Однако далеко не каждый имеет право на такую запряжку: этой при­вилегией пользуются лишь особы известного ранга.

Стоит только покинуть центр города, и вы теряетесь в едва намеченных улицах, вдоль которых тянутся постройки казарменно­го вида. Это - провиантские магазины, склады фуража, обмундиро­вания и всевозможных воинских припасов. Все время кажется, что завтра предстоит большой смотр или ярмарка. Улицы поросли травой, потому что они слишком просторны для пользующегося ими населения.

Столько колоннад приставлено к фасадам, столько портиков украшает казармы, изображающие здесь дворцы, таким обилием заимствованной архитектурной пышности перегружена эта времен­ная столица что меньше людей, чем колонн, можно насчитать на площадях Петербурга, всегда безмолвных и печальных благодаря их размерам и безупречной правильности линий.

Славяне,- по крайней мере, красивые представители расы,- обладают стройной и изящной фигурой, внушающей вместе с тем представление о силе. Глаза у них миндалевидные, чаще всего черные или голубые, всегда ясные и прозрачные, но взгляд скрытный и плутоватый, как у всех азиатских народов. Когда эти глаза смеют­ся, они становятся живыми, подвижными и очень привлекатель­ными. Русский народ, серьезный скорее по необходимости, чем от природы, осмеливается смеяться только глазами, но зато в них выра­жается все, чего нельзя высказать словом: невольное молчание при­дает взгляду необычайную красноречивость и страстность. Но чаще всего он безысходно печален - так глядит затравленный, опутан­ный сетями зверь.

В славянах, рожденных для того, чтобы править колесницей, видна порода, так же, как и в их конях. Красота и резвость послед­них придают улицам живописный и оригинальный вид. Так, благода­ря своим обитателям и вопреки замыслу архитекторов, Петербург не похож ни на один из европейских городов.

Русские кучера держатся на козлах прямо и гонят лошадей всегда крупной рысью, но чрезвычайно уверенно. Поэтому, несмотря на исключительную скорость движения, несчастные случаи редки на улицах Петербурга. У кучеров часто нет кнута, а если и имеется, то он настолько короток, что практически бесполезен. Не прибегая даже к помощи голоса, возницы управляют лошадьми только посред­ством вожжей и мундштука. Вы можете бродить по Петербургу часа­ми, не услышав ни единого кучерского окрика. Если прохожие сто­ронятся недостаточно быстро, форейтор издает негромкий звук, похожий на крик сурка, потревоженного в своей норе,- все спа­саются бегством, и коляска проносится мимо, ни на секунду не за­медляя безумной скорости движения.

Экипажи по большей части содержатся плохо, небрежно вымы­ты, скверно окрашены, еще хуже отлакированы и, в общем, лишены всякого изящества. Даже коляски, вывезенные из Англии, скоро теряют свой шик на мостовых Петербурга и в руках русских кучеров. Хороша только упряжь, легкая и красивая, выделанная из превос­ходной кожи.

Особенно печальный вид имеют наемные лошади и их жалкие возницы. Жизнь их очень тяжела: с раннего утра до позднего вечера они стоят под открытым небом, у подъезда нанявшего их лица или на местах стоянки, отведенных им полицией. Лошади - весь день в запряжке, кучера - на облучке, едят тут же, не покидая ни на минуту своего поста. Впрочем, извозчики ведут такой образ жизни только летом. Зимой для них, посреди наиболее оживленных площадей, сколачиваются дощатые сараи.

Около этих убежищ, а также у дворцов, театров и всех тех мест, где происходит какое-либо празднество, зажигают большие кост­ры, вокруг которых отогреваются слуги. Тем не менее в январе не проходит ни одного бала без того, чтобы два-три человека не замерзло на улице. Одна дама, более искренняя, чем другие, которую я неоднократно расспрашивал по этому поводу, ответила мне "таким образом: «Это возможно, но я никогда об этом не слыхала. Ук­лончивый ответ, стоящий признания! Нужно побывать в России, чтобы узнать, до каких размеров может дойти пренебрежение бо­гатого к жизни бедного, и чтобы понять, какую вообще Малую цену имеет жизнь в глазах человека, осужденного влачить дни под игом абсолютизма.

Другая своеобразная черта Петербурга - золоченые шпили, нарушающие монотонные линии крыш города. Наиболее примечатель­ны из них; - шпиль цитадели, колыбели Петербурга, и адмиралтей­ская игла Эти удивительные архитектурные украшения заимст­вованы, говорят, из Азии и поражают своей поистине исключитель­ной смелостью. Они столь высоки и тонки, что просто непонятно, каким способом они держатся в воздухе.

Представьте себе огромное количество церковных глав и вокруг каждой - четыре колокольни, обязательные по православному ри­туалу; вообразите множество серебряных, золотых, небесно-голу­бых, усыпанных звездами куполов; синие или ярко-зеленые крыши дворцов; площади, украшенные бронзовыми статуями императоров и героев русской истории; водную гладь широчайшей реки, отражаю­щей, как зеркало, все прибрежные здания. Прибавьте сюда Троиц­кий мост, переброшенный на понтонах в самом широком месте реки, и Петропавловскую крепость, где покоится в лишенных всяких украшений усыпальницах Петр Великий со своей семьей,- и если вы живо представите себе всю эту картину, вы поймете, почему Петербург является все-таки бесконечно живописным городом, вопреки заимствованной архитектуре дурного вкуса, вопреки окру­жающим его болотам, вопреки белесой дымке его лучших летних дней.

Сейчас; здесь стоит тропическая жара - и тем не менее жители уже запасаются топливом на зиму. Баржи, груженные березовыми дровами, единственным видом топлива в стране, где дуб считается предметом роскоши, заполняют многочисленные и широкие каналы, прорезающие город по всем направлениям. Вода в этих каналах исчезает зимой под покровом снега и льда, а летом - под беско­нечным количеством барж, теснящихся к набережным.

Топливо становится редкостью в России. Дрова в Петербурге стоят не дешевле, чем в Париже. Видя, с какой быстротой исчезают леса, поневоле задаешь себе тревожный вопрос: чем будут согре­ваться будущие поколения? Прошу извинения за шутку, но мне часто думается, что народы, пользующиеся благами теплого клима­та, поступили бы очень мудро, снабдив русских достаточным ко­личеством топлива. Тогда эти северные римляне не глядели бы на солнце с таким вожделением.

Русские похожи на римлян и в другом отношении: так же, как и последние, они заимствовали науку и искусство извне. Они не лише­ны природного ума, но ум у них подражательный и потому скорее иронический, чем созидательный. Насмешка - отличительная черта характера тиранов и рабов. Каждый угнетенный народ поневоле обращается к злословию, к сатире, к карикатуре. Сарказмами он мстит за вынужденную бездеятельность и за свое унижение.