Россия этих лет переживает самый "европейский" период за всю историю своего существования. Тогда Павел Муратов пишет "Образы Италии", Александр Бенуа работает над монументальным трудом "История пейзажа в живописи", объединение "Мир искусства" воскрешает Россию времен царствования Александра I, французский Версаль, весь XVIII век.

Но это же время проникнуто, по словам Блока, ожиданием "грядущих гуннов".

Россия Серебряного века находилась в теснейшей связи с другими культурами; многие журналы имели собственных корреспондентов в Париже, Лондоне, Мюнхене, Риме. Так, в "Золотом руне" регулярно печатались обзоры немецкой литературы - статьи В.Гофмана, АЛю-тера, М.Шика, А.Элиасберга, сообщения о музыкальной жизни Парижа, Вены, Мюнхена, Варшавы, Стокгольма. В каком-то отношении Россия тех лет опровергает "вирбалленский комплекс" Блока, оказываясь весьма европейской; Запад начинается в Варшаве. "Варшавские письма" рассказывают о драме Станислава Пшибышевского, вскоре переведенной на русский язык и восторженно принятой в России. "Золотое руно" систематически освещает парижские и мюнхенские художественные выставки. В 1909 г. появляется новый журнал "Аполлон"; он выходит под редакцией Сергея Маковского - русского денди, читавшего в Лондоне лекции о "древнерусских темах в живописи Рериха". В 1906 г. гастроли Московского Художественного театра с успехом проходят в Вене и Праге. "Мы ожидали увидеть экзотических виртуозов -перед нами оказались театральные реформаторы", -писал по этому поводу один из венских критиков. Гауптман и Шницлер едва ли не навязывали Станиславскому постановку своих пьес (в Париж Станиславский ехать отказался: Мельхиор Вогюэ предупредил его, что публика плохо примет москвичей, а журналистам за одобрительные рецензии надо дорого платить...). Итак, Вена и Прага -но не Париж - стали европейскими форпостами русского театра эпохи модерн.

Многие стороны "культурного обмена" между Россией и Центральной Европой (или, скорее, Европой "германской") хорошо известны. Мюнхен был обязательным местом паломничества русских художников, Марбург - Мекка для студентов-философов (так, в течение летнего семестра 1912 г. там учился Борис Пастернак). В то время в Мюнхене существовали две знаменитые частные художественные школы: школа Ашбе и школа Холлоши. Обе описаны в мемуарах М.В. Добужинского (для последующих соображений нелишне отметить, что его отец был литовцем, мать -русской). Добужинский рассказывает об артистической жизни Мюнхена на рубеже веков. Школу Антона Ашбе незадолго до приезда Добужинского покинули Кандинский и Явленский; в ней он познакомился с соотечественником -художником и историком искусства Игорем Грабарем. Разочарованный культом "grosse Linie"63, который Ашбе навязывал своим ученикам, запрещая им работать тонкими кистями, Добужинский меняет преподавателя и переходит в школу Шимона Холлоши, обязательно возившего своих учеников на летние этюды в Венгрию. В воспоминаниях художника мы находим рассказ о его путешествии по Центральной Европе в 1900 и 1901 гг., в том числе описание цыганского табора, стоявшего в окрестностях небольшого городка Надьбанья, где располагались летние мастерские Холлоши. Занимаясь у него, Добужинский постиг идею тона в живописи -у Ашбе в ходу были одни чистые цвета. Среди русских учеников Холлоши был Зиновий Гржебин, в будущем крупный издатель. Именно в это время корреспонденции Грабаря о художественной жизни Мюнхена регулярно появлялись в журнале "Мир искусства". Грабарь, коллекционировавший японские гравюры, открывает Добужинскому этот художественный феномен; в Мюнхене же его пленила и живопись Дега. Добужинский возвращается в Петербург: ведь новое -"Мир искусства", Дягилев -именно там...

Несколько позднее, в 1907 г., очевидцем мюнхенской жизни становится Андрей Белый; художественная среда и круг тамошних русских иронически описаны в его мемуарах ("Между двух революций"). Мюнхен слывет Афинами, Белый часто беседует с сотрудниками иллюстрированного еженедельника "Симплициссимус". "Шарм Мюнхена в том, что он пятнами легких цветов имитирует небо и воздух; и некогда "Сецессион" таки передавал добродушие цветописи; скоро, тяжеловатою линией дуясь в вола иль в классическую перспективу, художник из "Сецессиона" лишь выдул огромный, но мыльный пузырь для искусства, который стал чтим; но, увы, - чтим какою ценой?" Недавние кумиры, Арнольд Бёклин и Франц фон Штук, раздражают Белого, кажутся ему "толстяками", "буржуа".

Наиболее прочная и существенная нить, связующая Мюнхен с Россией, возникнет позже, благодаря усилиям А. Явленского, его жены, художницы Мариамны Веревкиной, и В.Кандинского, основателя художественного объединения "Синий всадник".

В статье о драматурге-экспрессионисте Франце Ведекинде и его пьесе "Пробуждение весны"64 Блок противопоставляет стилистические излишества Леонида Андреева надуманному, "тусклому мраку <...> благоразумно-цинического немца", его скучной "порнографии". "В центре пьесы стоит вопрос, над которым автор по-немецки сюсюкает. Никогда этот вопрос не стоял так у нас, в России; если же он и становится так теперь, то только в замкнутых кругах, обреченных на медленное тление, в классах, от которых идет трупный запах. Нам этих немецких жеребчиков в куцых штанишках не приходится жалеть: пропадай "на сеновале" хоть десять Морицов - у нас есть еще люди не машинного производства - с волей, с надеждами, с "мечтами", с "идеалами" - пусть даже пошлые слова".

Откликаясь на выход полного собрания сочинений венского драматурга Артура Шницлера в русском переводе (1906), Блок прибавляет: "Открывались для Шницлера какие-то "возможности" ("Зелёный попугай", "Женщина с кинжалом"), ибо "сын красавицы Вены" от талантливости чуток, а всем чутким людям в Европе теперь ясно, что под ногами - горячие уголья. Но, чтоб ходить по ним, Артур Шницлер приобрел себе венские ботинки из толстой кожи и действительно продефилировал в них под гром аплодисментов, да так, что и публика осталась довольна, и писатель себе ног угольями не повредил".

Интересно, что в мемуарах Артура Рубинштейна, видевшего в 1891 г. премьеру "Пробуждения весны" в Берлине, где он учился игре на фортепиано, мы сталкиваемся с совершенно иной точкой зрения. Спектакль (пьеса шла в постановке Макса Рейнгардта) привел Рубинштейна в восторг. Вслед за "Пробуждением весны" был поставлен "Дух земли" (перекрещенный в "Лулу"), затем драма Горького "На дне", имевшая исключительный успех.

В 1908 г. в Петербург приехал художник, в творчестве которого, как мне представляется, великолепно выразилось дыхание эпохи, ее стремление к синтезу искусств, эзотеризму, поглощению всей жизни "духовным". Это был литовец Микалоюс Чюрленис. Вместе со Скрябиным его можно назвать наиболее ярким выразителем идеи слияния искусств.

Отец его происходил из семьи литовских крестьян. Юношей Чюрленис занимался с отцом музыкой, плавал с ним по Неману. Мать его была немкой, из семьи евангелистов.

Чюрленис едет учиться музыке в Варшаву. Как Скрябин (которого Рахманинов обвинял в нерусскости), он без ума от Шопена. Он занимается композицией, пишет свою первую симфоническую поэму "В лесу". Затем отправляется в Лейпциг, берет уроки у К.Рейнеке, через консерваторский класс которого прошел в свое время Григ. Рейнеке твердит ему: "Меньше диссонансов!"

Чюрленис возвращается в Варшаву, начинает рисовать, отказывается от должности директора консерватории в Люблине. Первая его картина, выставленная в 1903 г., называется "Музыка леса".

В 1904 г. возникает Варшавская Художественная Школа, в 1906 г. Чюрленис принимает участие в ее выставке в Петербургской Академии художеств, где его полотна производят фурор.

После этого он совершает путешествие по Европе: Прага, Вена, Нюрнберг, Мюнхен, Дрезден. В декабре 1906 г. открывается Первая Литовская художественная выставка. Чюрленис завершает симфоническую поэму "Море"; здесь, как и в живописном цикле "Сотворение мира", основное - воспарение к бездонным тайнам мира, вращение облачной массы, отрывающиеся от лучистой магмы звезды... В 1907 г. он снова оказывается в Варшаве. Рерих, живописец и театральный художник (декорации и костюмы к опере Бородина "Князь Игорь", затем - к постановкам Дягилева), приходит в восторг от Чюрлениса и Скрябина. Живописные "Сонаты" строятся по законам классической музыкальной сонаты.