Маруся Климова

Доминик Фернандес

Топос. Литературно-философский журнал.

http://topos.ru/article/3976

Доминик Фернандес(1929) – писатель уже далеко не молодой, но во Франции по-прежнему очень читаемый и почитаемый. Член Французской академии, автор двух десятков книг, большинство из которых переведены на основные языки мира. В 1976 году он стал лауреатом престижной литературной премии Медичи (за роман «Порпорино или тайны Неаполя» ), а в 1982 году за роман о Пазолини «В руке ангела» был удостоен Гонкуровской премии. Едва ли не самой характерной чертой, а точнее, темой, творчества Доминика Фернандеса является сексуальность в самых разнообразных ее проявлениях. И это далеко не всегда остается безнаказанным. Лет семь тому назад мне уже приходилось беседовать с Домиником Фернандесом вскоре после того, как издательство «Сей» отвергло его предисловие к юбилейному изданию «Дон Кихота» из-за содержащихся там чересчур откровенных размышлений по поводу нетрадиционной сексуальной ориентации Сервантеса…

Сегодня Доминик Фернандес успешно совмещает занятие литературой с журналистикой и работой в крупном парижском издательстве «Грассе». Страстный путешественник, он в свое время очень много писал об Италии, которая, по его словам, «всегда остается в его сердце». Одним из последних его увлечений стала Россия, которой он посвятил по меньшей мере пять книг, среди которых: жизнеописания Гоголя, Чайковского, Эйзенштейна, роман о Петербурге и, наконец, только что увидевший свет «Dictonnaire amoureux de la Russie» («Словарь влюбленного в Россию»). Еще совсем недавно Доминик Фернандес возглавлял жюри литературных премий им. Ваксмахера и Поля Леруа-Болье, учрежденных французским посольством в Москве.

Маруся Климова: Не кажется ли Вам, что в названии вашей последней книги – «Словарь влюбленного в Россию» – содержится вызов общественному мнению во Франции, которое сейчас далеко не столь благосклонно к России, как это было, например, на рубеже восьмидесятых и девяностых годов?

Доминик Фернандес: На самом деле, я люблю Россию уже очень давно, с пятнадцатилетнего возраста, а точнее, с того самого момента, когда за три дня и три ночи, не отрываясь, прочел «Войну и мир». С тех пор я не перестаю испытывать глубочайшее восхищение перед русской культурой: особенно литературой и музыкой. То есть, мое увлечение началось задолго до того, как я сам побывал в России. А впервые я приехал в Россию в 1986 году, хотя, как я уже сказал, мое знакомство с вашей страной началось задолго до этого момента. Конечно, я много общался с русскими эмигрантами первой волны, был вхож в их семьи, которых в Париже очень много. И все они жили точно так же, как в России, сохранили все свои привычки, свой быт, многие даже не говорили по-французски, а только на прекрасном старинном русском языке, которого, я, конечно же, не мог до конца оценить, но все равно, атмосфера этих домов меня бесконечно привлекала: для меня это был как бы совершенно новый мир, который мне чрезвычайно нравился. Так что, это очень давнее мое увлечение. Ну, а теперь я езжу в Россию регулярно. Начиная с 1993 года я бываю там каждый год: в Москве, Санкт-Петербурге и даже в русской провинции. В общем, моя любовь не угасает, и для ее угасания нет никаких причин.

Хотя отношения между нашими двумя странами всегда были сложными, и теперь тоже во Франции многие стараются всячески подчеркивать и муссировать отрицательные моменты по политическим и иным причинам. Но русская культура неизменно у всех вызывала симпатию. У нас очень любят русские фильмы: Тарковского, недавний фильм «Возвращение» имел большой успех – и по-моему, это просто великолепный фильм! Не говоря уже об Эйзенштейне… Такое же отношение и к русской музыке: Шостаковичу, Шнитке и другим композиторам.

МК: Если не ошибаюсь, всем остальным русским городам вы предпочитаете Петербург?

ДФ: Да, Санкт-Петербург сильно отличается от остальных русских городов. В Москве, например, все так быстро меняется: я был просто потрясен всеми этими новыми зданиями, новыми веяниями. Это город власти, мощный город! А Санкт-Петербург хотя и остается немного позади, но этот город более эстетичен, наделен каким-то застывшим очарованием, более спокойный, размеренный… Сколько там великолепных просторов, прекрасных зданий! Конечно же, я предпочитаю Санкт-Петербург – это воистину необыкновенный город!

МК: А был ли реальный прототип у главного героя вашего романа «Николя», действие которого частично разворачивается в современном Петербурге? И если да, то как сложилась его дальнейшая судьба? Насколько я помню, в романе этот молодой человек уезжает из Петербурга в Париж…

ДФ: Кажется, теперь он живет в Швейцарии… Впрочем, настоящее его имя вовсе не Николя, к тому же он был далеко не единственным прототипом моего героя – этот образ был навеян встречами с очень многими русскими. Так что, скорее, это все же собирательный образ.

МК: В одном из ваших газетных интервью я натолкнулась на довольно неожиданное определение русской души: вы определяете русскую душу как «танец, гомосексуальность и смерть». Этот собирательный образ тоже навеян встречами с русскими в Москве и Петербурге?

ДФ: Нет-нет, я такого никогда не говорил – это какое-то искажение моей фразы! Любовь, танец, музыка, литература – конечно же, являются основополагающими составляющими русской души. Но о гомосексуальности такого сказать нельзя! Гомосексуальность ведь свойственна абсолютно всем нациям, и не является отличительной чертой какого-то одного народа...

МК: Италия всегда занимала и продолжает занимать в вашем творчестве не меньшее место, чем Россия… К сожалению, я еще не успела прочесть ваш «Бег в пропасть», который является жизнеописанием Караваджио, но я довольно хорошо помню посвященный этому художнику фильм Дерека Джармена и, думаю, не я одна. Существует ли какая-нибудь связь между вашей книгой и этим фильмом?

ДФ: Нет, мне совершенно не понравился фильм Джармена: этот его снисходительный, эстетский тон. На мой взгляд, все это не имеет ничего общего с историей самого Караваджио и трактует его жизнь неправильно, ставит абсолютно не те акценты… Вы знаете, во французском существует такое слово «педик»: этим словом обычно обозначают чересчур утонченных мужчин, этаких женственных декадентов. Но ведь гомосексуалисты далеко не все такие уж женственные и декадентски утонченные. У Джармена, кстати, есть еще фильм о святом Себастьяне – тоже очень плохой фильм, почти гротеск: толпа эфебов, постоянно принимающих жеманные позы… Все это мне совершенно чуждо. Мой Караваджио – сильный мужчина. Естественно, он любит мальчиков, но это настоящий мужчина! И, между прочим, быть гомосексуалистом в те времена было крайне опасно, потому что это было запрещено и каралось смертью.

МК: В ваших словах чувствуется ностальгия по прошлому. Но мне кажется, что и сегодня гомосексуалисты подвергаются большему риску, чем люди, придерживающиеся обычной сексуальной ориентации. Например, гомосексуалист в большей степени рискуют заболеть СПИДом, а вспомните трагическую гибель того же Пазолини, с которым вас связывали дружеские отношения и которому вы посвятили одну из самых известных своих книг…

ДФ: Ну, СПИДом болеют все люди, а не только гомосексуалисты. Что касается Пазолини, то в прошлом году в Женеве, например, одного банкира убила женщина. Он любил заниматься нетрадиционным сексом, и в конце концов был убит своей любовницей. Так что, убийства на сексуальной почве подстерегают не только гомосексуалистов – остальные люди от них тоже не застрахованы. Нет, в самом деле, везде на Западе: во Франции, Италии, Германии, – уже давно не существует какой-то особенной гей-культуры, отличной от прочей культуры. Все это в прошлом. Сегодня все грани стираются, и некогда различавшиеся культуры сближаются все сильнее. Во Франции у гомосексуалистов больше нет проблем: они совершенно ассимилировались в общество, их все признают, никто не преследует. Теперь тут даже термин «гей-культура» используется исключительно в коммерческих целях. Конечно, существуют гей-клубы, гей-рестораны, очень плохие гей-книги, гей-фильмы, но все это подчинено исключительно коммерции. Больше не существует никакой борьбы, никакого противостояния, потому что сейчас во Франции всем абсолютно все равно: гомосексуалист ты или гетеросексуал...

Конечно, я не говорю о странах Южной Америки, об Иране, где за подобные поступки все еще предусмотрена смертная казнь в виде отсечения головы, и в Румынии гомосексуалистов тоже сегодня еще преследует. А вот в России теперь дела обстоят не так уж плохо: никто никого не трогает, статью в Уголовном Кодексе уже отменили, разве что общественное мнение настроено не слишком благожелательно. Вот в этих странах может существовать гей-культура, то есть культура, созданная в борьбе за самоутверждение, но здесь у нас это уже давно стало коммерцией…

МК: И тем не менее. Я слышала, что вы принимали активное участие в защите юридических прав французских гомосексуальных пар…

ДФ: Действительно, недавно у нас было принято решение, которое позволяет гомосексуальной паре заключать гражданский договор о совместном проживании. И перед принятием этого решения у нас тут разразилась целая битва. Я написал статью в защиту этого проекта, поскольку было довольно-таки тяжело противостоять буре упреков, обрушившихся на меня. Зато теперь это закон принят, и гомосексуальная пара, заключившая договор, пользуется теми же преимуществами, что обычная гетеросексуальная семья. Этот закон был принят пару лет назад, а недавно был проведен опрос среди французов: 80% населения его одобряют! Так что теперь Франция – абсолютно свободная страна.

И я думаю, что такой договор гораздо лучше, чем брак, потому что свадьба или брак гомосексуалистов кажутся мне смешными. Это значит подражать гетеросексуалам. Вот и все. Только две категории людей во Франции ратуют сегодня за браки: геи и священники,– а всем остальным они уже давно не нужны. Наоборот, все разводятся, семейные пары все чаще распадаются. Сейчас во Франции 40% детей рождаются вне брака. Так что эта женитьба тут никому не нужна – кроме геев.